Отец Александр Мень - стр. 13
Запомнился самый печальный день в нашей жизни. В 1932 году накануне Благовещения арестовали наших священников о. Дмитрия (Крючкова) и о. Алексея (Козлова), и некому было служить[9]. Дьякона Виктора Щеглова арестовали раньше, в 1930 году. Побежали просить по другим церквам, но и там было опустошение. Нигде не смогли найти священника. Народу – полна церковь, горят лампады и свечи, певчие на клиросе, а священника нет! Решили служить всенощную при закрытых Царских вратах. Народ стоял и плакал. Это была последняя служба в нашем храме»[10].
Мария Витальевна Тепнина, прихожанка того же храма, вспоминала:
«Церковь на Солянке была очень маленькая, туда ходили люди одни и те же, духовные дети отца Серафима. К нему относились уже как к старцу, службы были такие, что, действительно, стоишь и не знаешь, где ты, на земле или на небе. И люди жили этими богослужениями. <…> Мой отец очень строго следил за нашим воспитанием, в частности, за мной больше всех. И когда он узнал – я не скрывала этого – о том, что я прилепилась, как это называлось, к одной церкви, он побывал там и заявил: “Ходи куда хочешь, только не туда. Это скрытый монастырь”.
<…> А другая община была “мечевская”[11], она такая была известная, гораздо многочисленней. Я, когда несколько раз туда попала, то не захотела туда ходить. Потому что, несмотря на то, что все взгляды, обстановка, всё было совершенно одинаковым, – там чувствовалась община. Свои – это одно, а к посторонним отношение совершенно другое. <…> А в храме на Солянке было гораздо свободнее. Там такого разграничения особого не было.
В 28-м году отец Серафим уже ушел в затвор. Так что я его знала всего три года его служения там. Если бы он не ушел, его бы, конечно, моментально арестовали, потому что тут же арестовали молодого священника, отца Алексея Козлова, и дьякона, и послали в ссылку. Оставался еще отец Владимир Криволуцкий.
Отец Серафим ушел в подполье не из-за боязни быть репрессированным. Нет. Это был раскол церковный. Митрополит Сергий заключил союз с советской властью, подхватив то, что не сумели, вернее, не успели сделать “обновленцы”. Он сделал заявление, что вся масса осуждаемого и репрессированного духовенства преследуется не за религиозные убеждения, а только за политические. Репрессии сразу же усилились, Соловки были переполнены духовенством. Тогда ведь осталось 19 епископов на всю страну. Остались лишь какие-то группы. И когда митрополит Сергий объявил в церквах о поминовении властей, – вот тогда разделились: Маросейка отошла, Солянка, еще Даниловский монастырь…
В церкви, которые признали руководство митрополита Сергия, я не ходила. Для меня это было целой драмой, ведь богослужение стало для меня жизнью. Я иду, вижу – идет богослужение, и прохожу мимо. Страстная неделя, богослужение совершается, – я прохожу мимо, потому что там была эта “поминающая” церковь. Такую установку давал митрополит Кирилл, который был назначен патриархом Тихоном первым местоблюстителем[12]. Он говорил, что кто понимает, кто знает Истину, тот должен стоять в оппозиции, потому что это единственный для нас способ свидетельствовать об Истине. Я эту свою линию выдержала»[13].
Тем временем священнослужители, отказавшиеся принять линию митрополита Сергия и не успевшие скрыться, постепенно были арестованы, а храмы их были закрыты.