Отдел «Массаракш» - стр. 26
Глаза чесались неимоверно, но рыдать ему было не из чего. Он вспомнил Сопливую Бунашту из своей родной деревни. Бунашта была хоть и уродливой, но веселой девкой. Все мужики деревенские к ней хаживали. Их не смущало даже, что Бунашта непрерывно истекает слезами, отчего и прозвали Сопливой. А еще он вспомнил, как снова ходил к Норушкиному карьеру. Устыдился. Поплелся выполнять обещание, данное мертвому теперь дядьке Киту. Ружье прихватил. Сам не зная зачем. Расстрелять Лесоруба самодельной картечью. Отомстить. Отвести душу. Да толку-то от его стыда и воинственного пыла. Не нашел он ничего в карьере – ни тумана, ни чудного леса, ни Лесоруба. Ржавый экскаватор, глыбы известняка, пыль и всё!
Э-эх…
– Стой где стоишь!
Птицелов очнулся от горестных мыслей, обернулся. За спиной у него возник солдат с автоматом. Странный какой-то солдат. Ободранный, грязный. Вонища от него, как от мутанта. Даже хуже. Все знаки различия оборваны. Не поймешь, кто это: рядовой, капрал, офицер? На одутловатой физиономии – многодневная щетина. Глаза злые, голодные, неспокойные. Мечутся туда-сюда. Глаза труса.
– Ствол, тесак, мешок на землю! – скомандовал солдат.
Птицелов не шелохнулся.
– Давай, давай, деревенщина, – потребовал солдат. – А не то угощу пулей.
Птицелов счел благоразумным повиноваться. Одичал, видно, солдатик. От своих отбился, что ли? Заблудился?
Солдат кинулся к его вещам, сгреб, не спуская с Птицелова неспокойного взгляда. Запустил исцарапанную замызганную руку в вещмешок, выхватил кусок вяленой козлятины, впился желтыми зубами, заурчал. Птицелов брезгливо смотрел, как стекают по солдатскому подбородку тягучие слюни. Нет, таких солдат он еще не видел. Там, у Голубой Змеи, они бравые. В черной ладной форме, в беретах набекрень, пряжки и нашивки сияют. А это что? Это вонючий пес, избитый хозяином и пинками выгнанный со двора. Или – беглец. Сбежал из части. Как таких называют? Дизир… дезер… Не вспомнить сейчас. Бродит, скотина, по дороге, грабит прохожих. Как он меня назвал? Деревенщиной! Из деревни, значит… Да, я из деревни! Из деревни, которую такие же вот ублюдки сожгли, а мирных ее жителей – расстреляли. Может, ты и стрелял, пес?! Угостил мою маму пулей?!
Подкованным мыском тяжелого армейского ботинка Птицелов с размаху врезал солдату по обслюнявленному подбородку. Брызнула кровь и обломки плохих зубов. Солдат как-то по-детски всхлипнул, опрокинулся навзничь. Вскинул автомат, но Птицелов с ходу вышиб смертоносную железяку. Наступил солдату на руку и ударил в висок. Ногой. В черепе беглого солдата что-то хрустнуло, он дернулся и затих. В открытых глазах его застыла боль и детская обида на несправедливую судьбу. Птицелов попятился. Тошнотворный ком подкатил к горлу. Убить человека, пусть даже и солдата, грабителя, это не то же, что убить упыря. Птицелов отбежал к обочине, рвотный спазм скрутил его пополам…
Когда к нему вернулась способность воспринимать окружающее без кровавой мути в глазах, Птицелов распрямил согбенную спину и увидел рядом с трупом солдата группку мутантов. Они покачивали большими, одинаково лысыми и бугристыми головами, одобрительно цокая и подхихикивая. Мутантов было трое, и они были хорошо экипированы. Утепленные куртки мехом внутрь сидели на крепко сбитых телах как влитые. За спиной у каждого висел колчан с луком и стрелами, а в руках поблескивали начищенной сталью карабины. Армейские многозарядки, нечета дедовским дробовикам из арсенала Бошку. Да и росту они были завидного. Для мутантов.