Отдел «Массаракш» - стр. 22

– Да тут совсем немного, Бошку.

– Ну по последней, а?

Птицелов поглядел на другую сторону балки. Как-то по особенному жалко и сиротливо выглядела лачуга колченого Киту в тусклом свете пасмурного дня. Мотались на веревке три пеленки – их Лия повесила сушиться перед тем, как увел ее Лесоруб. Да, наверное, так и случилось: она вышла, а женишок с топором – тут как тут.

Неожиданно дверь домишки Киту распахнулась. Птицелов торопливо сунул в карман жестянку с остатками табака, вскочил на ноги. Некто выбрался, пятясь, из лачуги. Медленно, шажок за шажком, принялся спускаться по ступеням невысокого крыльца. Этот «некто» волок за собой тяжелый диван Лии.

Птицелов уже мчался в обход балки.

– Погоди! – крикнул ему вслед Бошку. – Птицелов! Ну погоди же, шестипалый!

…Свинорылая Пакуша наморщила свое и без того не сильно привлекательное лицо. Оскалила желтые зубы, защелкала ими, как давешний мясоед. Растопырила короткие сильные пальцы, которые оканчивались твердыми, как сталь, ногтями. Она собиралась биться за диван до последней капли крови.

Едва Птицелов двинулся вперед, как Пакуша завизжала на всю улицу:

– Пошел вооооон!

Птицелов едва успел отшатнуться – когти свинорылой сверкнули у него перед носом.

– Помогииииите! – завопила Пакуша. Ей принялся вторить криком младенец в чьей-то лачуге. – Люди! Спасииииите!

Дурачок Рудо уже спешил ей на помощь. Вместо мотыги на сей раз он прихватил загнутый на одном конце обрезок арматуры. Из лачуги Киту выбрался Карлик Прыщ. С собой лже-младенец прихватил всего ничего – кое-что из утвари да зимний плащ. Увидев, что Птицелов и Пакуша сошлись нос к носу, он принялся подливать масла в огонь.

– Убивают! – закричал карлик прокуренным басом. – Чужак Пакушу убивает!

Птицелов поглядел на карлика и сплюнул от досады. Как только шестипалый отвернулся, Пакуша ударила его кулаком в больной бок. Птицелов охнул и отступил.

– Пошел вооооон! – крикнула ему в лицо свинорылая.

Тут и Рудо подоспел. Замахнулся на Птицелова арматурой, заговорил с напыщенной деловитостью:

– Я тебя учил уму-разуму? Учил? – он взмахнул арматурой. – И ты опять?.. Опять?.. – Рудо целил Птицелову в голову; Птицелов же уклонялся и отступал. – Снова мозги тебе, чучело, вправить надобно, так? Ну да ладно, научу я тебя, упырище! Научу!

Подбежал Бошку.

– Пакуша! Птицелов! Остыньте все!

Птицелову снова пришлось отпрыгнуть: арматура врезалась крюком в пыль у его босых ног.

– Рудо! – Бошку поймал золотаря за предплечье. – Я тебя сам сейчас учить буду! – он выдернул из рук Рудо арматурину и, не глядя, зашвырнул железяку в балку. Потом вцепился в его грязную рубаху и без обиняков встряхнул пару раз.

Заметив, что Птицелов снова надвигается на Пакушу, Бошку преградил ему путь.

– И ты тоже отойди! – он схватил Птицелова за плечи, толкнул его головой, заставляя пятиться. – Уйдем! Уйдем, Птицелов!..

Не успел Птицелов толком возразить, как Бошку заговорил ему на ухо:

– Ты чего, дружище?.. Совсем взбесился, да? Ты же знаешь, что никто из них, – он указал рукой на лачугу Киту, – не вернется… Ну в ближайшее время, так точно. Чего бучу поднимаешь? – Бошку отпустил плечи Птицелова, поправил на нем ветровку. – Позволь стае жить по своим законам, Птицелов! Не будь дурнем! Вон народ на тебя глазеет…

На улице действительно стало людно. Мутанты выползали из лачуг, подвалов, шалашей и сходились на шум. Одетые в рванину и обноски, грязные, убогие создания. С выражением обиды на весь мир и жажды справедливости в мутных очах. А неугомонная Пакуша изо всех сил старалась, чтобы шум не прекращался.