Отцовский штурвал (сборник) - стр. 23

К ноябрьским праздникам к Погодиным на своей машине прикатил в гости Худоревский.

– Мишка! – всплеснула руками Анна. – Как это ты к нам надумал?

– Так вы же не приедете сами, сильно гордые!

– Вот и хорошо, что приехал, кстати, – улыбнулась Анна. – Мужики там кабанчика разделывают. Снимай свою парадную форму, иди помогай.

Михаил поверх куртки натянул фуфайку, пошел во двор. В стайке утробно гудела паяльная лампа, густо несло паленой шерстью, дело подходило к концу.

К вечеру у Погодиных собрались на жаренину. Ребятишки тоже рады гулянке. Чтоб взрослые не вытурили их на улицу, они сбились в углу возле патефона. Но скоро патефон был уже не в силах пробиться сквозь вязкую сеть застольного шума.

Откуда-то появился баян. Погодин ожил, положив голову на корпус, перебрал клавиши, морщился – инструмент расстроен, но деваться некуда, надо играть, гости требуют. Свесив поседевшие редкие волосы, заиграл плясовую.

Худоревский выскочил из-за стола, потянул за собой Анну.

– Где уж мне, – рассмеялась Анна. – Отплясалась.

Из угла выскочила Валька Зябликова, соседская девчонка, покружилась, помахала платком. Худоревский достал из кармана пятерку, сунул девчонке.

– Ай да Валька, молодец! – хвалили за столом гости. – Придет время – Уланову перещеголяет.

– А ну, Сережка, выйди, утри нос девчонке! – крикнул Худоревский.

Сережка сначала отвернулся, потом неохотно шагнул на середину комнаты. Но, взглянув на отца, он подбоченился и пошел вприсядку, выбрасывая худые ноги, а взрослые в такт начинали прихлопывать. Снова выскочила Валька, замахала платком. Сережка тут же перестал плясать и пошел на свое место к патефону.

– Э, да ты че, брат, девки сдрейфил? – закричал Худоревский. – А ну, еще сбацай!

– Не хочу, – буркнул Сережка.

Худоревский развел руками, показывая, что уважает чужое мнение. Он вытащил из кармана бумажник, протянул Сережке десятку. Сережка посмотрел на деньги, на Худоревского, швыркнул носом и, пригнув голову, убежал в соседнюю комнату.

– Ты что это, Михаил, придумал? – накинулась на летчика Анна. – Деньгами ребятишек баловать!

– Ничего. Пусть привыкают. Заслужил – получи свое.

– Скажи, Михаил, а сколько летчики зарабатывают? – подал голос молчавший до сих пор бакенщик Никита Косачев. – Ну, я говорю, сколько выходит?

За столом притихли, все ждали, что ответит Худоревский.

– Когда как. У нас ведь от налета зависит. Ну, а в общем, не обижают, – уклончиво ответил Михаил.

Вскоре разговор за столом распался, расползся по углам, каждый отыскал себе собеседника. Худоревский с Погодиным вышли покурить на кухню.

– Вот так и живем, – посматривая в окно, говорил Погодин. – Тайга да подсобное хозяйство выручают. В этом году без орехов остались, кедровка спустила, а с ягодами – ничего, брусники пятнадцать ведер заготовил, десять продали, а пять в бочку на зиму засыпали.

Худоревский молчал и, как показалось Николаю, равнодушно слушал.

Погодин снизу вверх коротко взглянул на летчика:

– Ты не слыхал, Михаил, у нас поговаривают, будто коров в черте города скоро запретят держать!

Худоревский пожал плечами. Погодин тяжело вздохнул:

– Я бы и сам ее сдал. С этим сеном маета одна. Как говорят, ни сена, ни корма – одна кутерьма. Косить не дают, а в продаже нет. Каждый год одно и то же, правдами и неправдами добываем. Если б не ребятишки, давно бы сдал. Да только на одну-то зарплату не проживешь. Получишь ее – и не знаешь, куда деть. А здесь – что на столе, все свое. Да и привыкли мы, Анна без хозяйства, без коровы жизни не мыслит. Мы здесь вроде бы и в городе, и в деревне. А у ребят каждый день свежее молоко.