Отцовский крест. Скорбный путь. 1931–1935 - стр. 26

– Ну, куда он теперь делся? Вроде бы и нет его нигде!

Соня с Наташей, конечно, не выдержали и пришли посмотреть, как произойдет встреча. На берегу они застали матушку Моченеву и Авдакову и мать Евдокию, тоже уже знавших о приезде Миши. Все они стояли наверху и волновались. Где он пропадает? Что медлит? Он уже пропустил время, когда купальщики прошли на реку, вот они идут обратно, а его все нет.

Еще издали женщины заметили, что возвращающиеся очень весело настроены. Особенной радостью светилось лицо о. Сергия; он даже ничего не сказал проходя, только посмотрел счастливыми глазами.

Зато шедшие сзади о. Александр и о. Николай не выдержали, заговорили:

– Ну и Миша! Настоящий артист! Артистически выполнил!

Больше всех был доволен о. Николай. Его глаза так и блестели, словно он сам придумал и проделал все это.

О. Николай один из всех священников даже на этой грязной работе не расставался со своим черным подрясником, хотя и у него он был единственный. Он выделялся среди своих товарищей и этим подрясником, и стремительностью движений, и молодым задором, благодаря которому чаще других позволял себе отклоняться от принятой нормы поведения, – выделялся всем, за что его называли Георгием Победоносцем.

Запомнился такой случай. Однажды на пустыре около ямы оказалось несколько верблюдов, мирно пощипывающих траву, и среди них маленький верблюжонок. О. Николай подошел к верблюжонку, обнял его и начал осторожно гладить его мягкую шерстку. В этих нерегламентированных движениях, в этом безобидном развлечении особенно откровенно раскрылось и то, что он сам еще очень молод, что ему не чуждо желание поразвлечься. И еще то, что как он ни бодрился, его очень тянет на волю.

С вечерними хождениями на Иргиз связано еще одно воспоминание.

Как-то раз получилось, что купающиеся возвращались обратно не группой, а вразброд. Некоторые из них ушли вперед, другие замешкались внизу, а о. Сергий, поднявшись на высокий берег, задержался там один, без товарищей. Он повернулся к Иргизу, к лежащему в той стороне городу, и задумчиво смотрел вдаль, – не на воду, а куда-то вверх, гораздо выше реки и тех деревьев, которые росли за рекой. Смотрел внимательно и в то же время как бы рассеянно. Затем поднял руку и вытер такую редкую у него и потому особенно тяжелую слезу.

Это было прощанье…

Если бы о. Сергия в эту минуту видели другие священники, особенно те, которым ему приходилось чаще других оказывать моральную поддержку, они, конечно, удивились бы, и, пожалуй, только теперь поняли бы, что ему нисколько не легче, чем другим. Если бы они почаще и повнимательнее присматривались к о. Сергию, они, может быть, заметили бы, что его чувства даже сильнее и глубже, чем у многих других, только он больше, чем другие, сдерживает их.

В день обретения мощей преподобного Сергия Радонежского, 5/18 июля, о. Сергий решил отпраздновать свои именины. Обыкновенно он праздновал их двадцать пятого сентября (8 октября), но не забывал и этот день, всегда служил молебен своему покровителю. На этот раз он попросил, чтобы ему принесли пирог со смородиной – другие ягоды еще дороги, не по карману.

– Хочу угостить своих друзей, – сказал он. – А до сентября мы здесь не пробудем.

Он оказался прав. Через несколько дней после именин их отправили.