От великого до смешного. Совершенно эмоциональные и абсолютно пристрастные портреты знаменитых людей - стр. 28
– Потому что я тебя боюсь!
– Ты меня боишься? Элэна, Марина говорит, что меня – боится. И это мне почему-то – очень приятно. Марина, мне – лестно: такая амазонка – а вот меня – боится.
(Не тебя боялась, дорогой, а хоть на секунду омрачить тебя. Ибо трубка была набита – любовью.)»
Свои последние двадцать лет Бальмонт провел в эмиграции, во Франции, в Париже. Слава уже оставила его. Поклонницы – тоже. Одни ушли из жизни (как, например, влюбленная в него Мирра Лохвицкая, знаменитая поэтесса. Ее самоубийство потрясло Бальмонта. «О, какая тоска, что в предсмертной тиши я не слышал дыханья певучей души, что я не был с тобой, что я не был с тобой, что одна ты ушла в океан голубой…»), другие остались в далекой России, третьи возвели в кумиры иных героев. Рядом остались лишь самые преданные женщины – жена Елена и Аннушка, его племянница, с детства влюбленная в него, но никогда в том ему не признавшаяся. Для него она навсегда останется только племянницей, помощницей, служанкой.
Бальмонт медленно задыхается – от отсутствия любви, вдохновения («Кто часто бывает среди людей, – сетует он в разговоре с Буниным, – того не могут посещать ангелы»), денег и… родины. «Боже, до чего я соскучился по России, – сообщает он в письме к матери. – Все-таки нет ничего лучше тех мест, где вырос, думал, страдал, жил. Весь этот год за границей я себя чувствую на подмостках, среди декораций. А там – вдали – моя родная печальная красота, за которую десяти Италий не возьму».
В мае 1937 года Бальмонт попал в автомобильную катастрофу, но в письме к давнему своему другу В. Оболенскому пожаловался не на полученные травмы, а на испорченный костюм. «Русскому эмигранту в самом деле приходится размышлять, что ему выгоднее потерять – штаны или ноги, на которые они надеты…»
Когда случайно появляются деньги, он едет на побережье – послушать океан. Когда-то он был счастлив у моря, он был молод, энергичен, полон сил и желаний. А сейчас…
Бальмонт всегда много путешествовал, совершил несколько кругосветных путешествий – мировая поэзия не знала поэта, который столько времени провел на палубе парохода или у окна вагона. Но, как верно замечает Илья Эренбург, «переплыв все моря и пройдя все дороги, он ничего в мире не заметил, кроме своей души».
О смерти Бальмонта в Париже узнали из статьи, помещенной в «Парижском вестнике». Сделав, как тогда полагалось, основательный выговор покойному поэту за то, что в свое время он «поддерживал революционеров», журналист описал грустную картину похорон: не было почти никого, так как в Париже лишь очень немногие знали о смерти Бальмонта. Шел дождь, и, когда опустили гроб в яму, наполненную водой, гроб всплыл. Кто-то взял шест и стал придерживать его шестом, пока засыпали землей могилу.
Перед смертью поэт исповедовался. «…Этот, казалось бы, язычески поклонявшийся жизни, успехам ее и блескам человек, – писал Борис Зайцев, – исповедуясь перед кончиной, произвел на священника глубокое впечатление искренностью и силой покаяния – считал себя неисправимым грешником, которого нельзя простить».
В книге воспоминаний Тэффи есть удивительный рассказ о том, как стихи Бальмонта спасли ей жизнь. Рассказ достаточно большой, но он стоит того, чтобы привести его полностью: