От Сталинграда до Днепра - стр. 27
Теперь командир стрелков, имея минометный расчет непосредственно возле себя, мог при необходимости поражать цели минометным огнем. Появился, например, у фашистов снайпер, который укрылся за подбитым танком, – кроме как навесным минометным огнем его ничем не достанешь. Или заработала новая пулеметная точка у гитлеровцев – опять же нет против нее лучшего средства, чем навесные мины. Прибежит из стрелковой роты связной: появилась цель, которая укрыта, к примеру, за подбитой пушкой, – мы без волокиты хватаем на вьюки свой миномет и спешим на выручку, как «Скорая помощь». Глаз на определение точной дистанции до цели уже наметан. Работая все время вместе – Суворов, я и Худайбергенов Фуат, – мы третьей миной поражали цель.
Главное преимущество кочующего минометного расчета – оперативность: не успеет враг освоиться на новой огневой, как мы его тут же накроем своим навесным огнем. Из-за постоянной нашей кочевки мы были неуловимы для фашистов.
Через дивизионную газету «Вперед!» нашу тактику кочующего миномета распространяли по всем минометным ротам дивизии.
Одно неудобство: очень тяжело минометчикам таскать на горбу вьюки. Особенно неудобной ношей мне казался ствол. Отшлифовался о грубое сукно, блестит, как никелированный, и мало что тяжелый – двадцать килограммов, так еще и выскальзывает из рук, как налим.
Надумал я таскать ствол за собой на поводке. Привязал веревку к шаровой пяте – и вперед! Ствол скользит по мерзлой земле, а по снегу даже обгоняет меня. Вот благодать-то! Комроты Бутейко увидел, как ловко я теперь передвигаюсь, и говорит:
– Следи только, чтобы чехол со ствола не слетал, а то песком забьешь ствол и зеркало испортишь.
Я рад-радешенек, что комроты вроде бы одобрил мою идею. Но радоваться пришлось недолго.
– Раз такое дело, – продолжает Бутейко, – придется наводчикам вменить в обязанность таскать еще и лоток с минами!
– Есть! – говорю.
Теперь у меня «на поводке» двадцать килограммов да на горбу двадцать два. Товарищи хохочут: «Что, не удалось посачковать, Мансур? Хохол оказался хитрей татарина?»
Но это юмор, на который солдат неистощим даже в самой трудной обстановке. Обстановка же была тяжелейшая. Редко выпадали дни, чтобы в расчете, как положено, было пять человек. Потери мы несли большие: личный состав роты обновился уже дважды. Четвертого номера мы имели от случая к случаю, а о пятом и мечтать забыли. Сами таскали на себе и мины, и лафеты, и плиты. А надо было, так и вдвоем управлялись. Лишь бы только все до единого миномета вели огонь по врагу!
Но все же у нас потери были меньше, чем в стрелковых ротах. У тех обновлялся личный состав в течение недели-двух. Каждую ночь к ним приходили маршевые роты с пополнением. С тех пор я перестал бояться оставаться с полутора-двумя десятками уцелевших товарищей, надеясь, что «конвейер маршевых рот» будет работать до тех пор, пока мы дойдем до самого Берлина.
Трогательно было ощущать их заботу о нас – минометчиках. Они сами запасались минами, заранее в своих окопах готовили площадку для установки миномета: наше близкое соседство поднимало у них боевой дух. За наши стволы-трубы они прозвали нас «самоварниками»… Поэтому в минуты затишья мы бывали частыми гостями в стрелковых ротах.
Однажды стрелки встретили меня строгим предупреждением, что на переднем крае фашистов появился снайпер – уже семеро наших неосторожных солдат поплатились жизнью. Сел я рядышком с убитыми солдатами и призадумался… Снайпера надо уничтожить!