От ненависти до любви… - стр. 25
– Достаточно сказать, что мы с Дженни очень давно знаем друг друга. Я послала за ней вскоре после того, как ты сбежал от меня.
– Знаешь, за то, что ты вынудила меня, как ты выражаешься, сбежать, могу тебя только поблагодарить. – Он старался не усмехаться слишком откровенно. – В конце концов, я вернулся в Лондон как раз вовремя, чтобы помириться с дядюшкой и унаследовать его титул и состояние. Так что, как видишь, то лето вышло весьма удачным.
– Как и для меня. В то лето скончался Фредерик. И ты исчез очень вовремя, как раз когда начал меня раздражать. – Диана подняла руку в черной шелковой перчатке. – А теперь к делу. На вечере мы пробудем часа два. Танцуй, с кем хочешь, чем больше, тем веселее. Но все вальсы – мои.
Разумеется, Оливер мог бы поспорить, но желание понять ее планы перевесило раздражение от того, что она пытается им командовать.
– И чем ты займешься, пока я буду танцевать с другими?
– Я не буду танцевать. Ни с кем. Как на балу у Хеннеси. Пусть смотрят и удивляются.
– А если кто-нибудь спросит, что меня с тобой связывает?
Диана бросила на него быстрый взгляд и отвернулась к окну.
– Мы – старые… друзья.
– Ясно. «Друзья»… Секреты, и все такое.
– Мне больше нравится слово «тайна». – Она снова взглянула на него. Удивительные изумрудные глаза ее в полумраке экипажа казались почти черными. – А о клубе ты ничего не знаешь, кроме названия и того, что откроется он в течение месяца.
– Диана, может быть, вычесть из моего займа гонорар за рекламу? Я тебе не газетчик, сочиняющий колонку светской хроники.
– Тогда не говори ничего. Так даже лучше.
Экипаж свернул за угол, и впереди по улице показались сияющие огни Дэштон-Хауса. Диана быстро взглянула на дом. Оливер заметил, как сжались ее губы. Держится и разговаривает она чертовски уверенно, но нервничает, все-таки нервничает. Еще бы! Он и сам сходил бы с ума от тревоги, если бы поставил на один карточный домик все, что имел.
– Скажи, – начал Оливер медленно, отчасти жалея, что задает этот вопрос: во‐первых, он может привести к лишним осложнениям, а во‐вторых, какое ему дело? – скажи, как бы ты действовала, будь жив Блейлок? Этого толстяка тоже попросила бы переехать в комнаты над клубом? И говорила бы многозначительным тоном, что вы с ним старые… друзья?
– И кто теперь ревнует?
– Мне просто любопытно. Ведь я заменил его в последнюю минуту.
Диана вздохнула.
– Если непременно хочешь знать, то в благодарность за то, что сдал мне клуб «Монарх», Блейлок должен был получить право появляться там, когда пожелает. И это подразумевало бы, что… да, что мы с ним любовники.
– Значит, ты готова притворяться любовницей кого угодно?
– Почему бы и нет, если это мне выгодно?
Оливер вскинул бровь.
– Почему меня не оставляет чувство, что Блейлок не подозревал о твоей готовности притворяться и считал, что ты будешь делить с ним постель на самом деле?
– Ну, рано или поздно ему пришлось бы узнать.
– Да ты совсем совесть потеряла, дорогая!
– Не тебе меня судить. И не потеряла – я от нее избавилась. От совести, как и от сердца, никакого проку. В жизни все это только мешает.
Экипаж остановился. Лакей подбежал и открыл дверцу. Оливер спустился первым и поддержал Диану под локоть, помогая ей выйти.
– Лгунья, – прошептал он.
– А ты трус. – Она расправила платье. – И предложи мне руку как следует.