От него к ней и от нее к нему. Веселые рассказы - стр. 3

Видя все это, мать сильно огорчалась.

– Да вам бы женить его, Пелагея Дмитриевна! – говорили ей про сына знакомые.

– Пробовала, голубчики мои, да ничего с ним не поделаешь, – отвечала она. – Хорошую девушку и богатую ему предлагала, да разве он путный?.. Твердит одно: уж коли женюсь на ком, так женюсь по-современному, на актрисе. И осрамит меня: женится на актрисе, я это знаю! Как бы вот литератора от него этого спровадить? Да нельзя никак! Я уж и отступного ему пятьдесят рублей давала. Что ж вы думаете? Деньги взял, а уходить не уходит, да еще теперь кланяться перестал.

Чтобы как-нибудь обуздать сына, мать несколько раз решалась было не давать ему денег, но и тут у него находились уловки и угрозы, и ее решимость оставалась ни при чем. За деньгами он начал являться к матери не иначе как в сообществе своего любимца, кучера Михайлы.

– Мне, маменька, двести рублей денег надо, – говорил он. – Хочу на чердаке трубу поставить и звезды небесные рассматривать.

– Откуда у меня деньги, Николенька? – отвечала она. – Ведь ты сам знаешь, какие теперь платежи по фабрике!

– Полноте хныкать-то – словно Кощей Бессмертный! Фабрика фабрикой, а сын сыном. Не по миру же мне идти, в самом деле! Так не дадите?

– Нету денег!

– А коли не дадите, так мы сейчас… Эй, Михайло! – приказывал он кучеру. – Тащи сюда из кабинета скелеты!

– А летучих мышей не прикажете захватить? – отзывался кучер.

– Тащи и летучих мышей, и жаб, и всяких гадов!

Кучер бежал вниз. Мать плакала, крестилась и, боясь опоганить свое жилище «нечистью», в конце концов, выдавала требуемые деньги.

За два дня до своих именин Переносов явился к матери и сказал:

– Ну, маменька, пожалуйте триста целковых. В день ангела у меня будет пир горой. Будет такой современный вечер, о котором вы, по своему необразованию, и понятия не имеете. И кроме того, будет сюрприз гостям: две французинки отменной красоты. Они споют и станцуют.

– Николенька!.. – начала было мать.

– Михайло, тащи сюда змею! – крикнул он кучеру.

Мать только всплеснула руками и дала деньги.

6 декабря, часу в восьмом вечера, именинник Николай Иваныч Переносов и его «неизменное копье», литератор Заливалов, расхаживали в своей квартире по зале и ожидали приезда гостей. Посреди комнаты помещался большой стол, покрытый зеленым сукном, на котором стояли электрическая машина с приборами, резервуары с заранее приготовленными газами и две клетки: одна с воробьями, другая с кроликом. Такой же стол, со всевозможными выпивками и закусками, стоял у стены. Над столом на стене была надпись: «предварительная выпивка».

– Французинки-то, Алимпий Семеныч, настоящие будут? – спрашивал у Заливалова Переносов.

– А то как же? Самые настоящие, из Орфеума. Я их пригласил попозже. Мы их, знаешь, на закуску гостям пустим.

– Ты уж с ними, пожалуйста, по-французски, потому иначе кто же? Правда, у меня будет купец Русов, он и в Париже был, только по-французски навряд понимает, потому сам рассказывал, что двенадцать дней там прожил и все в пьяном виде обретался. Эх, далеко мне еще до настоящей современности! – вздохнул Переносов. – Ведь вот ужо устрицы подавать будут, а я их и в рот взять не могу. Не стали бы гости-то смеяться? Давеча пробовал: закатал ее, знаете, в хлеб, обмазал горчицей, – жевать жую, а проглотить не могу.