От Чудовища до Снежной королевы - стр. 2

Ну это они, конечно, как говорят украинцы, необратимо "з глузду з'їхали", но совокупный тираж в 15 тысяч в период с 1761-го по 1800-й год представляется реальным. А этот показатель, по словам исследователя Н.А. Копанева «практически не имел себе равных в русском репертуаре книг для детского чтения XVIII века».

Книга эта является сборником нравоучительных диалогов, которые ведет учительница (в русском переводе госпожа Добронравова) со своими ученицами Деревнелюбовой, Остроумовой, Бездельновой, Благоразумовой, Буяновой, Простодушной и т.п. Многие из этих диалогов дополняют нравоучительные сказки – среди них и "Сказка о красавице и звере".

Госпожа де Бомон (кстати, прабабушка Проспера Мериме) оставила от сочинения мадам де Вильнёв только первую часть, вычистила оттуда все лишнее, протянула линию внутренней логики, немного добавила от себя интересных деталей – в общем, на совесть выполнила редакторскую работу. Огранила природный камень, который мало кто разглядел.

В итоге длинная, рыхлая и малость бестолковая повесть стала великолепной сказкой, в которой нет ничего лишнего.

С легкой руки госпожи де Бомон сказка "Красавица и Чудовище" и начала свое победное шествие по миру.

Но это уже другая история.

А вы знаете, что в сказке "Красавица и Чудовище" Чудовище – вовсе не чудовище?

Он Зверь.

Как говорится, "так сложилось исторически" – не самый удачный перевод закрепился в массовом сознании и теперь другой вариант уже вряд ли возможен.

А на самом деле французское слово «Bete» (как и его английский аналог «Beast») переводится не как "чудовище", "монстр", а исключительно как "зверь" в смысле животное. Вспомните хотя бы слово "бестиарии" – средневековые книжные "зоопарки".

При этом ни первый автор сказки мадам де Вильнев, ни улучшившая текст мадам де Бомон практически ничего не говорят о внешности Зверя. Единственная зацепка – в сцене встречи с купцом Вильнев упоминает наличие хобота: «…он увидел перед собой чудовищного зверя с хоботом как у слона, которым тот яростно обвил его шею».

Поэтому художники изощрялись как могли. Кто-то брал за основу слона. Другие – льва, медведя, вепря или волка. Встречались и более мирные варианты – баран или бобр.

Разумеется, были и любители рисовать в стиле "ни мышонка, ни лягушку, а неведому зверушку".

Но вот что действительно мало кто знает – что со "звериной" сущностью Чудовища связана одна наверняка известная вам "волшебная фраза".

В прошлой главе я уже упоминал, что сказка "Красавица и Зверь" в версии мадам де Бомон стала невероятно популярна. И, как любой хит, она быстренько была востребована в других видах искусства.

Одним из первых "отражений" сказки стала написанная на ее основе опера Андре Гретри, премьера которой состоялась 9 ноября 1771 года. Чтобы еще надежнее облегчить карманы публики, либретист оперы (увековеченный Пушкиным Жан-Франсуа Мармонтель – "В придачу взяв ещё за них/Собранье басен площадных,/Грамматику, две Петриады,/Да Мармонтеля третий том") решил добавить экзотики и перенес действие в Персию.

Поэтому рвущего цветы купца в опере переименовали в Сандера, старшие злые дочери – Фатьма и Лисбэ, что бы это ни значило, Красавицу назвали Земирой, а Чудовище – Азором. Вот вам первая любовь Моцарта Алоизия Вебер в роли Земиры.