Остров на краю света - стр. 7

– От него ни мне, ни тебе добра не ждать, – объяснила она.

Флинн засмеялся. Я заметила, что волосы у него почти в цвет корольков на шее. «Рыжий, красный – человек опасный», – говаривала мать, хотя на островах рыжие встречаются редко и считается, что рыжина приносит удачу. Вот и разгадка. Но все равно, если ты обзавелся прозвищем на Колдуне – значит, занял определенное положение, что для иностранца редкость. Островное имя так сразу не заработаешь.

– Вы здесь живете? – Мне в это не верилось. Мне почудилась в нем какая-то неуемность, что-то неуловимое.

Он пожал плечами.

– Ну где-то ж надо жить.

Меня это несколько удивило. Как будто ему все равно, где жить. Я попробовала представить себе, каково это – когда тебе все равно, где твой дом, когда он не тянет тебя постоянно за сердце. Невыносимая свобода. И все же его наградили прозвищем. А я всю жизнь была просто la fille á Grosjean[12] и моя сестра тоже.

– Так. – Он ухмыльнулся. – А чем вы занимаетесь?

– Я художник. То есть я рисую и продаю свои работы.

– А что вы рисуете?

Мне вспомнилась на миг наша парижская квартирка и комната, где у меня была мастерская. Крохотная, слишком маленькая для гостиной – но и эту мать уступила скрепя сердце, – к стене прислонены мольберт, папки, холсты. Мать любила говорить, что я могу нарисовать что угодно. У меня дар. Чего же я тогда рисую все одно и то же? Воображения не хватает? Или нарочно, чтобы ее помучить?

– В основном острова.

Флинн поглядел на меня, но ничего больше не сказал. Глаза у него были такого же грифельного цвета, как полоска туч на горизонте. Мне показалось очень трудно смотреть в эти глаза, словно они меня насквозь видели.

Сестра Экстаза доела мороженое.

– А что же твоя мама, малютка Мадо? Она тоже здесь?

Я заколебалась. Флинн все еще смотрел на меня.

– Она умерла, – ответила я наконец. – В Париже. А сестра так и не приехала.

Монахини перекрестились.

– Жалко, малютка Мадо. Ай-яй-яй как жалко.

Сестра Тереза взяла меня за руку иссохшими пальцами. Сестра Экстаза погладила меня по коленке.

– Ты закажешь панихиду в Ле Салане? – спросила сестра Тереза. – Ради отца?

– Нет. – В моем голосе до сих пор слышалась резкость. – Это уже прошлое. И она сама всегда говорила, что никогда сюда не вернется. Даже в виде праха.

– Жаль. Так для всех было бы лучше.

Сестра Экстаза бросила на меня быстрый взгляд из-под полей quichenotte.

– Наверняка ей тут нелегко было. Острова…

– Я знаю.

«Бриман-1» снова отчаливал. На миг я совершенно растерялась.

– Да и отец не облегчал дела, – сказала я, все еще глядя вслед уходящему парому. – Но все-таки теперь он от нее освободился. Он же этого и хотел. Чтобы его оставили в покое.

– Прато? Это островная фамилия.

Таксист – уссинец, которого я не узнала, – говорил обвиняюще, словно я нахально присвоила чужое имя.

– Да. Я тут родилась.

– Э. – Водитель оглянулся на меня, словно пытаясь разобрать знакомые черты. – У вас и родня тут есть?

Я кивнула.

– Отец, в Ле Салане.

– А.

Таксист пожал плечами, словно упоминание Ле Салана погасило всякий интерес. Пред моим мысленным взором предстали Жан Большой у себя в шлюпочной мастерской и я сама, наблюдающая за ним. Я вспомнила о мастерстве отца, и меня кольнула виноватая гордость. Я упорно пялилась на затылок таксиста, пока это чувство не исчезло.