Остров - стр. 3

Они учили меня естественным наукам (это уж само собой), математике и английскому и даже немного латыни, потому что, по словам отца, латынь – язык науки. Преподавали мне политическую историю, я ею всегда интересовался, – а как иначе, с моим-то именем. Странное дело: я всегда знал, что назван в честь президента Линкольна, и только после переезда в Англию додумался спросить родителей почему.

– Он – мой любимый президент, – сказала мама.

– Случается так, что человек становится похож на того, чье имя он носит, – добавил отец. Они часто подхватывали реплики друг друга, выступали дуэтом не только на работе, но и дома. – Это называется «номинативный детерминизм».

Мои родители никогда ничего не упрощали для меня, даже когда я был совсем маленьким. Считалось, что я сумею сообразить.

Я уточнил:

– Вы хотите, чтобы меня пристрелили в театре, когда мне будет пятьдесят четыре?

Оба засмеялись.

– Нет, глупыш, – сказала мама, – я больше о том, как он жил, а не как он умер. Это был настоящий лидер с надежным этическим компасом. Он отменил рабство – помнишь?

Это я помнил.

– Но ведь с рабством покончено, мам. Я же не смогу отменить его во второй раз.

– В некоторых уголках земли все еще есть рабы, – ответил отец. – И твоя мама говорит не об этом, а о том, что и ты когда-нибудь можешь стать президентом.

– Но мы теперь живем в Англии.

– Это ничего не значит, – сказал папа. – Многие президенты провели юность в Оксфорде. Джон Куинси Адамс, Джей-Эф-Кей[2], Билл Клинтон. Важно одно, Линк: ты родился в Америке. Этого достаточно.

Родители называли меня Линк – не в честь того Линка, который в «Легенде о Зельде»[3], как вы могли подумать. И это не было обычное сокращение от Линкольна, как думал я. Отец сказал, это компьютерный линк – дескать, им приходилось «устанавливать со мной связь», когда наступало время садиться за стол, а я не являлся, погрузившись в поиски простых чисел или увлекшись строительством самолета. За обеденным столом пустовал мой стул, и кто-то из родителей со вздохом поднимался, откладывал в сторону салфетку и шел меня искать. И они веселились – «потерянный линк, линк на страницу найден», – а я только годы спустя понял, в чем тут соль.

Тем-то и круто домашнее обучение: никакого плана. Если я хотел повозиться в саду, меня предоставляли самому себе до темноты, когда уже невозможно было разглядеть собственных рук. А если я с головой нырял в книгу, мне позволяли дочитать ее до конца, разве что голодные спазмы выдергивали меня из чтения и я спешил набить брюхо. Порой выпадал славный денек, когда родители оба оставались дома и во время завтрака решали на весь день забыть об уроках и устроить вылазку. Вылазки тоже предназначались для моего образования, но для такого ботана, как я, это было чистое наслаждение. Мы ехали на поезде в Лондон и день напролет проводили в сумрачном, пропахшем пылью Музее естественной истории, чувствуя себя карликами на фоне динозавровых скелетов, или же отправлялись в Стратфорд-на-Эйвоне, кормили там лебедей, а потом смотрели спектакль в Королевском Шекспировском театре. Родители на удивление часто водили меня в театр, если учесть, что я назван в честь президента, застреленного в театре, – водили и на пьесы, слишком древние на мой вкус. До сих пор помню первый спектакль, увиденный в Англии, мне тогда было около восьми. Про дворецкого, который словно раб служил такой высокомерной богатой английской семье, а потом вместе с этой семьей оказался на необитаемом острове, и тут все перевернулось вверх тормашками, и он сделался боссом, а это семейство – его рабами. Папа заманил меня на спектакль, сказав, что пьесу написал автор «Питера Пэна», и, хотя я был слишком мал, чтобы разобраться в этом сюжете, на крюк (я не имею в виду Капитана Крюка) я попался.