Размер шрифта
-
+

Острая стратегическая недостаточность. Страна на переПутье - стр. 57

Правда, утверждают: мол, договор сопровождался секретным соглашением о разделе Восточной Европы. Но и это было в ту эпоху общепринято. Секретные разделы есть едва ли не в каждом договоре с древнейших времён и по меньшей мере до конца Второй Мировой. Корзина для грязного белья – необходимый бытовой атрибут любого дома и любого правительства. В архивах секретных ведомств той же Великобритании то и дело – по мере завершения почти вековых сроков сохранения тайны – всплывают вещи пострашнее.

Более того, даже опубликованный текст секретного приложения не содержит ничего формально предосудительного, а только указывает, в каких пределах каждая из договаривающихся сторон намерена не влиять на другую. Если бы не сама Вторая Мировая, он так и остался бы одним из бесчисленного множества примеров заботы государств о предотвращении конфликтов между собою.

Западная граница СССР, соответствующая секретному приложению, довольно точно соответствует естественным этническим границам вроде той же линии Кёрзона, отделяющей земли с преобладанием польского населения от земель с преобладанием русского (в 1919-м, когда министр иностранных дел Великобритании Джордж Натаниэл Алфредович Кёрзон предложил этот принцип проведения русско-польской границы, ещё никто всерьёз не считал белорусов и украинцев отдельными от остальных русских). Более того, эта граница оптимальна и в военном отношении. Военный министр Российской империи Алексей Николаевич Куропаткин, отправленный в отставку за неудачное проведение японской кампании (его план был разумен в чисто военном отношении, но совершенно не учитывал политическую обстановку в России, а потому спровоцировал революцию), занялся исследованием общего и военного состояния страны. В 1910-м году он выпустил трёхтомник «Задачи русской армии», где помимо прочего исследовал защитимость российских границ. По его расчётам оптимальной оказалась именно та граница, какая в основном сформировалась у СССР к началу Великой Отечественной войны и окончательно утверждена переговорами в Ялте 4—11-го февраля 1945-го.

Джугашвили вообще (хотя сейчас его эпоху всячески противопоставляют дореволюционным временам) придерживался идеи возрождения былых имперских возможностей – в том числе и географических. За пределы империи он вышел лишь в очень немногих местах. Восточная Пруссия оказалась поделена между Польшей и СССР по чисто военным соображениям. А Северная Буковина и Галичина, в имперские времена входившие в Австрию, стали нашими не только по военным причинам, но и вследствие стремления воссоединить всех русских независимо от их дробного этнического разделения. Кстати, на ялтинских переговорах главный оппонент Джугашвили и давний противник России во всех её воплощениях Уинстон Леонард Рэндолфович Спенсёр-Чёрчилл возмутился: «Львов никогда не входил в Россию!» Джугашвили тут же парировал: «А Варшава входила». Чёрчилл, в ту пору лоббировавший польские интересы в надежде на возвращение лондонских эмигрантов во власть, согласился с советским предложением о границах Польши: возвращение всех русских земель в обмен на компенсацию за счёт востока Германии.

Вдобавок тюменский журналист Алексей Анатольевич Кунгуров доказывает: опубликованный текст приложения – поддельный. Он выявил в этом кратком документе немало исторических и географических нестыковок, вряд ли возможных для дипломатов, знакомых с местными обстоятельствами. По его мнению, дополнительный протокол сочинили сами первопубликаторы – весной 1946-го в Соединённых Штатах Америки – на основании уже состоявшихся событий, по принципу «если бы я был таким умным сейчас, как моя жена потом», но при этом напутали в неведомых им восточноевропейских реалиях. Если эта версия не просто правдоподобна, но и правильна, придётся признать: точкой опоры для развала нашей страны послужила халтурная фальшивка.

Страница 57