Оставленные - стр. 20
– У нас нет времени.
– Времени вагон.
– А как же моя контрольная?
– А что с ней?
Прежде чем Джилл успела ответить, Эйми поднялась из-за столика и направилась к прилавку. Джинсы на ней сидели в обтяг, походка была плавная, и все, кто находился в зале, прилипли к ней взглядами.
«Мне нужно идти», – подумала Джилл.
Ее обволокло ощущение нереальности происходящего, будто она оказалась в ловушке кошмарного сна. Возникло паническое чувство беспомощности, словно она себе не принадлежала.
Но это был не сон. От нее многого не требовалось – только встать и уйти. Однако она словно вросла в розовый пластиковый стул, сидела, глупо улыбаясь Эйми, когда та, обернувшись, одними губами произнесла: «Прости», хотя по лицу ее было видно, что она ни о чем не сожалеет.
«Стерва, – подумала Джилл. – Хочет, чтоб я завалила контрольную».
В такие моменты, – а их было больше, чем ей хотелось бы это признавать, – Джилл изумлялась самой себе, недоумевала, как ее угораздило связаться со столь эгоистичной и безответственной особой, как Эйми. Безрассудство чистой воды.
И это произошло очень быстро. Они познакомились всего несколько месяцев назад, в начале лета. Они тогда вместе работали в захудалом магазинчике, торгующем замороженными йогуртами, болтали о том о сем, когда не было покупателей, а такие периоды затишья, бывало, длились часами.
Поначалу девочки настороженно относились друг к другу, остро сознавая, что они принадлежат к разным «кастам». Эйми – сексуальная, бесшабашная; ее жизнь – беспорядочная череда неверных решений и эмоциональных встрясок. Джилл – высокоморальная, ответственная, отличница, образцовая юная гражданка. «Хорошо, если б в классе были все такие, как Джилл», – писали многие учителя в графе примечаний в ее табеле успеваемости. Об Эйми такого не написал никто.
Лето шло, их взаимная подозрительность постепенно перерастала в настоящую дружбу, в отношения, при которых их несхожесть в характерах и поведении имела все меньшее и меньшее значение. Эйми, при всей своей беззастенчивости, помогавшей ей уверенно чувствовать себя в любой компании и бесстыдно бравировать своей сексуальностью, оказалась на удивление неуравновешенной и плаксивой девчонкой, подверженной яростным приступам самобичевания; ее частенько приходилось подбадривать. Джилл лучше скрывала свое уныние, но Эйми умела вызвать ее на откровенность, заставить разговориться о вещах, которые она обычно ни с кем не обсуждала: о своей обиде на мать, о том, что ей трудно общаться с отцом, что она чувствует себя обманутой, что мира, в котором она выросла, больше не существует.
Эйми взяла Джилл под свое крыло: по окончании рабочего дня водила ее на вечеринки, знакомя с тем, что до сих пор проходило мимо нее. Джилл сначала робела – казалось, все ее новые знакомые чуть взрослее ее, чуть более крутые, чем она, хотя многие из них были ее ровесниками, – но очень быстро поборола стеснительность. Вскоре она начала напиваться допьяна, курить травку, гулять до рассвета, общаясь с людьми, которых прежде не замечала в коридорах школы, с людьми, которых она списывала со счетов как неудачников и укурков. Однажды вечером, на спор, она разделась и прыгнула в бассейн Марка Соллерса. Через несколько минут вылезла и, голая, мокрая, стоя перед новыми друзьями, почувствовала себя другим человеком, будто ее прежнее «я» смыло водой.