Ослепляющая страсть - стр. 5

Прогулка привела меня на дальний конец поселка, и я услышал сильный приторный запах – сирени! Я и забыл уже, что колхоз в конце советского времени посадил здесь сиреневую аллею длиной метров сто. Мать, когда я предложил ей после своего развода переселиться ко мне, ответила: «Я не могу жить без нашей аллеи!» Действительно, такого изобилия сирени я не видел нигде.

Мы и с Илоной тут гуляли, вдыхали этот запах – как он сочетался с ее поведением? Или именно аромат сирени возбудил в ней истовую сексуальность? Теперь мне стало ясно, почему она перебралась в Лондон – наверняка заимела там множество любовников. Только пресыщенность может толкнуть человека на такие безумства. В Эстонии она не смогла бы так вольно себя вести, пошли бы слухи, по-видимому, она не подозревала, что запись вечеринки могут выставить в интернете, тем более что кто-то из нашего поселка может ее увидеть. С какой стати Элеонора копалась в порнушке? Наверно, чтобы почувствовать свое моральное превосходство над всеми, кто в пороке погряз. Надеялась ли она найти компрометирующий материал? Почему бы и нет. Только сейчас я вспомнил, что одна моя одноклассница стала стриптизершей, а другая работала в Греции официанткой в клубе. Может, учительница искала видео с ними? Не исключено; но это уже значения не имело. Главное, что поселок поймал Илону на бесстыдстве, и мама не пережила такого унижения.

Запах сирени вызывал у меня давние воспоминания: именно сюда я привел в выпускную ночь одноклассницу, которая мне нравилась, – ту самую, которая сейчас поселилась в Греции. Я сделал попытку ее поцеловать – и получил пощечину. Сейчас у меня было такое же чувство – как будто меня ударили по лицу.

Когда поминки закончились, мы с Илоной рядышком зашагали в сторону материнского дома.

– Свен, мы должны решить, что будет с квартирой, – сказала она, когда мы вошли.

– Квартира останется тебе.

– Почему? – удивилась она. – Это несправедливо.

Она стала настаивать, чтобы мы продали квартиру и поделили деньги пополам, но я не уступил.

– Ты ее заслужила.

– Чем?

Я включил компьютер и открыл почту.

– Сядь.

Она застыла на секунду, но повиновалась.

Я включил видео.

Она догадалась очень скоро и даже покраснела. Затем она выключила запись и встала.

– Не думаешь же ты, что мать покончила с собой из-за такого пустяка?

И тут я врезал ей. Удар был чисто инстинктивным: у меня такого намерения не было, перевоспитывать сестру я не собирался, как и мстить за маму, – я просто почувствовал, что должен ударить, потому что этого требует справедливость, и ударил.

Она айкнула и отступила на пару шагов, но не заплакала и не упала – молодая крепкая женщина, в мать. Она бросила на меня ненавидящий взгляд, но ничего не сказала, и я понял, что, на самом деле, она прекрасно сознает свою вину. И еще я понял, что ее жизнь в Лондоне отнюдь не такая сладкая, как она старается продемонстрировать; еще несколько лет, и она будет не нужна ни белым, ни черным мужчинам. И тогда, подумал я, она вернется на родину и, вполне возможно, поселится в этой квартире.

Я не стал прощаться, вышел, сел в машину и поехал домой.

Мы с Зенобией были женаты уже четыре с половиной года, когда однажды, придя вечером с работы домой, я заметил, что она чем-то встревожена.

– Что случилось? – спросил я.