Осколок империи - стр. 21

Так и позарастали тощенькие крестьянские наделы – кто к Колчаку ушел, да и сгинул вместе с ним, кто, как Еремей, охотничать подался… Да вот только охотой сыт не будешь: соболь да куница просто так в руки не даются. Пришлось уходить все дальше и дальше от дома, возвращаться все реже и реже. Вот Еремею-то счастье улыбнулось – набрел он на золотую речку, а каково другим землякам?

– Все, – остановил коня урядник Ляхов, старый знакомец, некогда подобравший бедолагу посреди тайги. – Дальше не велено нам. Прощевай, деревня!

Еремей неловко соскочил в палый, уже пожухший от ночных морозцев лист. Сквозь реденькую занавесь облетевших деревьев виднелась родная деревня. Ох как хотелось мужику соколом проехаться по единственной улице на лихом казачьем коне!

– Может, продадите конька, а, служивые? – безнадежно, в который раз, протянул он. – Я не поскуплюсь. Хошь, полную шапку золота отсыплю?

Казаки переглянулись и расхохотались.

– Иди-иди, мильёнщик! – Гришаня, племянник Ляхова, перехватил уздечку коня. – И мильён свой не забудь.

Охлопков вздохнул и принялся отвязывать от седла мешок с золотом. Не тот свой латаный-перелатаный, пальцем прорвать можно, а фабричный солдатский «сидор» добротной английской работы. Не пожалели для прохожего доброй вещицы странные «господа».

– В общем, слухай сюды, деревня, – нагнулся с седла урядник. – Топай сейчас домой, разузнай, как там что, и завтра в это время мы тебя ждем в том месте, где прошлую ночь ночевали. Нас не ищи. Просто сядь к кострищу и огонь затепли, будто греешься. И не дай бог кого с собой притащить – ни тебя тогда, ни его не пощадим. А про то, что господин полковник тебе говорил, – заруби на носу. Про место тайное – молчок. Ляпнешь кому – найдем и душу вынем.

Казак говорил вроде бы добродушно и не зло, но по глазам его читалось, что слова эти – не пустопорожняя болтовня. Такие в самом деле найдут и вынут. И кровь для них людская, как водица… Свят-свят-свят.

– Ну, покедова, деревня!..

Казаки тронули коней с места и исчезли в молчаливом осеннем лесу. Вот были – и нет их, словно почудилось.

Еремей перекрестился, суеверно сплюнул три раза через левое плечо, вздохнул, пристроил тяжелый мешок за спину и торопливо зашагал домой…

Разведчики, посланные проводить до дому незадачливого золотоискателя, возвратились, когда за «дефиле» уже лег первый снег.

Как и предсказывал Модест Георгиевич, в Новой России наступление зимы откладывалось на неопределенное время. Даже с теплолюбивых кленов красные и желтые листья только-только начали облетать, а более стойкая растительность все еще радовала глаз почти летними красками. Как и в покинутом мире, перелетные птицы тянулись на юг, причем утки порой опускались на безымянное озеро такими стаями, что оно чуть ли не полностью скрывалось под серыми и черными тушками. Для охотников, которых среди новопоселенцев оказалось множество, настала горячая пора – уток стреляли сотнями и коптили про запас, чтобы было с чем скоротать первую зиму. Урожай грибов тоже выдался отменный, и, пользуясь последними теплыми деньками, женщины отряда чистили, резали и развешивали их на длинных нитках для просушки. Вовсю трудилась и «рыболовная артель». Так что голодная зима отряду, кажется, не грозила. Угнетало отсутствие хлеба, но Привалов уверял в пригодности здешних почв к земледелию, поэтому оставалась надежда на хлеб в будущем году.