Осколки нашей истории - стр. 26
– Я хотела тебя поцеловать.
И вот красивые карие глаза снова смотрят на меня. Теплые, как какао, таящие загадок больше, чем космос. От нежности щемит сердце, но что-то не дает мне расплыться в улыбке и беззаботно утонуть в объятиях любимого.
– Это мило, но грустно. Ведь я этот поцелуй не заслужил.
Где-то в парке лает собака, но этот звук тонет в смехе нескольких человек. Оглядываюсь, но никого не вижу. Пока что мы наедине.
– Ты глупости говоришь, – качаю головой и делаю шаг навстречу Филу. Уже не так резво и смело. Теперь это похоже на прогулку по льду. Треснет или нет под моим напором?
– Не делай вид, что ничего не случилось. – Фил набирает полные легкие холодного воздуха и тяжело выдыхает. Руками шарит по карманам куртки, но не находит то, что ищет.
Сигареты.
Значит, интуиция не подвела. Все гораздо хуже, чем Фил мне говорит.
– Я недоговариваю. Вру. Подвергаю тебя опасности одним присутствием в твоей жизни!
Снова лай. И смех похож на взрывы. Вовсе не звонкий и радостный, а пугающий, как грохот надвигающейся беды.
– Я выбрала тебя.
– И этот выбор делает тебя несчастной. Думаешь, я не вижу?
Горло сдавливает незримая рука. Не могу дышать, глаза щиплет.
– Мне тяжело не знать, что с тобой происходит на самом деле, и я волнуюсь… Это нормально.
– Знаю, – понизив тон, виновато произносит Фил. Он обнимает меня за плечи и прямо над ухом выдыхает: – И потому мне еще тяжелее. Ведь ты заслуживаешь большего.
Еще ни разу наши разговоры не заходили в такое русло, и теперь я не знаю, что делать. Как реагировать? Хочется плакать, но разве этим решу проблему? Нет, только добавлю новых.
– Прекрати, – слово режет горло. Только его и могу выдавить, не сорвавшись на плач.
– Ангел, нам обоим тяжело. Ты переживаешь из-за меня, потому что я уже не могу изменить свою жизнь. Я же волнуюсь за тебя, ведь твоя жизнь – в самом разгаре. Перед тобой открыты все двери. Почему стучишься в мою?
Он не говорит вслух, но между строк слышу просьбу уйти. Отпустить и не причинять боль нам обоим. Филу не выбраться, и я не могу этого изменить. Только смириться.
– Я не хочу смотреть, как ты сгораешь вместе со мной.
Несильно ударяю его в грудь и сжимаю ладони в кулаки.
– Ты все это говоришь из-за того разговора во время вальса? Из-за того, что я спросила, хотя обещала этого не делать? Наказываешь меня за нарушенное правило?
– Что? Нет!
– Тогда зачем ты это делаешь? Все было хорошо…
«Не было».
– Потому что хочу сказать, что это только начало. Дальше будет так же, а может, и хуже. Я не хочу, чтобы ты надеялась, будто…
Я вздрагиваю от хлопка, будто неподалеку взорвалась петарда. Смех и голоса движутся в нашу сторону, как и лай. Собака скулит, а кто-то кричит:
– Лови! Держи ее! Держи!
Мы одновременно поворачиваем головы на звук, но фонарей там нет. Свет касается только тропинки, что тянет к выходу из парка. В темноте движутся фигуры, у кого-то мелькает искра фонарика на телефоне. Потом другой огонек пролетает над землей и взрывается, едва ее коснувшись.
Собака жалобно скулит, но этот звук тонет в ужасном и мерзком хохоте.
– Стой тут.
Фил моментально срывается с места, и я впервые вижу, как быстро он может двигаться. Несмотря на указание, срываюсь с места, но не могу бежать и вполовину так же скоро. Подошва скользит, в темноте двигаться сложно, но Фил этих преград будто не замечает.