Осколки истины - стр. 24
Последнее дело – разговор с детьми:
– Ну что, в дом сирот?
– Помилуйте, господин, мы же взрослые уже! Не разделяйте нас. Я за братом и сестрой прослежу! – взвыл самый старший. Бесполезный по всем показателям представитель человечества. Силы магической на минимуме, гонору на максимуме.
– Так куда ж вас? Да ещё и болезных таких? – показательно пересчитал медяки и сложил горкой на столе. Глазки у детей заблестели, сразу чувствуется, не ели несколько дней.
О, я не собираюсь их кормить.
Мне нужна их “Боль”.
Она ведь не телесная самая острая. Самая страшная боль та, которую порождает наше сознание. От неё не отключиться. Не отвернуться.
И приходит эта боль вслед за страхом.
– Сестру твою продадут в дом публичный. Младший умрёт скорее всего. И всё потому, что вы мать свою не уберегли, изверги.
– Не будет этого! – вспыхнула девочка. Натурально вспыхнула. Синим пламенем с пестрыми росчерками. С агонией и страхом магии. Комната тут же посветлела живым освещением. Побежали тени по стенам. Магия бушевала в ребенке непокорной, опасной стихией. Наконец-то!
– Не стоит в деревянном-то доме зажигаться, – я проследил, чтобы вся комната занялась огнем и аккуратно вывел детей на улицу.
Одна из трёх тоже результат.
Возможно, убив всех троих, скачок потенциала был бы больше, но пока и этого хватит.
– Я знаю место, где вас не разделят, накормят и обучат по вашим способностям. Но взамен вы должны будет кое-что сделать.
– Что? – уточнил самый старший, пряча брата и сестру за спину. Ветер на 12-й линии бил не глядя, срывал шапки и залезал под рваные одежды сироток.
Скоро им выдадут приличную одежду и накормят. Хватит с них страданий:
– Вам придется научиться любить свою родину и поработать на её благо.
7. ГЛАВА 7. Отражения в окнах карет
ГЛАВА 7. Отражения в окнах карет
Героини испанских преданий
Умирали, любя,
Без укоров, без слёз, без рыданий.
Мы же детски боимся страданий
И умеем лишь плакать, любя.
М.Цветаева
Екатерина Михайловна
02 мая 1920.
Наконец-то выдалось воскресенье выходным днём, и Катя, сговорившись с Соней, отправилась на заутреннюю службу в храм Спаса-на-Крови. Народу, конечно, было много, но девушка любила этот храм за его свет и воздушность, камерность, которой не чувствовала в Казанском с его давящими серыми колоннами и в Исаакиевском соборе с его монументальным величием и подавляющим превосходством.
– Сегодня пройдёмся? – спросила Соня подругу, выходя из церкви. – Прогуляемся по проспекту? – девушка была нарядно одета в новенький короткий пиджачок из последнего каталога Люмье и светилась радостью и предвкушением прогулки. Погода радовала, и грех было не пройтись по улице, держась под локоток, как юные гимназистки, разглядывая праздно шатающуюся публику.
Но Катя отказалась:
– Приглашена на обед к маменьке с папенькой. Будут сватать жениха, – Катя тоже была одета не так строго, как на работу: в длинном платье зелёного мягкого сукна с отделкой из белых кружев по линии воротника и кружевными же манжетами. Лёгкий платок, которым покрывала голову в церкви, девушка уже спрятала в небольшую сумочку. – Велено быть вовремя и не опаздывать, – с тяжёлым вздохом ответила Соне. – Сама знаешь, от этого не отвертеться.
Софья знала и хорошо понимала подругу. Родители с их старыми устоями и суждениями часто не принимали веяния моды и нового порядка. Это в их времена незамужняя девица 19 лет считалась «старой девой». А нынче и в двадцать ещё не поздно выйти замуж, хотя не все девушки стремятся к этому. Соня и Катя как раз были из их числа. Работали, от предложений выгодного брака отказывались, а Катерина и вовсе жила отдельно от родителей, снимая меблированную комнату у хозяйки – уважаемой вдовы. Катя предполагала, что вдова за ней приглядывает и всенепременно докладывает маменьке о гостях девушки, о времени её прихода и ухода на службу или на прогулки. Но Катя вела скучный образ жизни: гостей не водила, с мужчинами не знакомилась, в ресторациях не гуляла – так что докладывать вдове было решительно нечего. Но на чай к Катиной маменьке вдова все равно ходила, кто ж откажется от дармового чая с куском пирога?!