Осиновая корона - стр. 49
– Он был умным?
– До невозможности. Но только не в житейских вещах. – (Младенец умилительно чмокал, не подозревая, что речь идёт о его злополучном тёзке. Локтем тётя Алисия придерживала его голову – так умело и спокойно… Уна почувствовала, что невидимый узел в её горле начинает распутываться. Может быть, зря она с таким напряжением ждёт катастрофы? Может быть, мама в конце концов примет её такой, какая она есть?). – По-моему, он знал всё на свете. А беседу вёл так, что… – тётя фыркнула. – В общем, девчонки из нашего круга визжали – то от восторга, то от обиды. Гельмина Каннерти – та, что потом вышла за альсунгского двура, – особенно усердствовала… Альен проходил мимо неё, как мимо мебели, и я уже боялась, что от отчаяния она покончит с собой.
– Отец сказал, что иногда он был безжалостным.
– Он мог быть очень жесток, – кивнула тётя. – Мог в упор не видеть, что делает кому-нибудь больно. Или видеть, но продолжать – просто из азарта. Твой дедушка был таким же. Думаю, поэтому они и не ладили.
Продолжать из азарта… Уне вспомнились хроники рода Тоури, мать, а потом – почему-то – Бри. Ей снова стало не по себе.
– Не смотри так, Уна. Альен вовсе не злодей. Он был способен на сильные чувства. – (Тётя прекратила баюкать младенца и уложила его, вновь задремавшего, обратно). – Возможно, на слишком сильные по человеческим меркам… Отец порой называл его подменышем. Говорил, что у него не мог родиться такой сумасшедший сын. Что его принесли Отражения или болотные духи…
– Или боуги, – отчего-то у Уны защемило сердце. – Как в твоих сказках.
– Да. Хорошо, что ты их помнишь, – тётя улыбнулась. – Только это не мои, а древние сказки. Нам их рассказывала наша няня, Оври. Альен по-настоящему любил её. Правда, всегда думал, что его любовь приносит людям несчастья… – (Уна стиснула зубы. Это не просто напоминало её собственные мысли о себе – тётя будто развернула их и огласила, подобно посланию в свитке). – И, наверное, в чём-то был прав… Но это не заставило меня от него отказаться. И никогда не заставит.
Уна поднялась с ковра. Глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и одёрнула платье. Мама настояла, чтобы сегодня она оделась в небесно-голубое – цвет богини Льер, цвет новой жизни. Сегодня и завтра всё здесь – в честь маленького Альена… Дядя Колмар пригласил менестрелей, и вечером они будут играть в большом зале. А на завтра (специально для дяди Горо и – немного – для самой Уны) запланирована охота на лису в ельнике Рориглана. Дядя Горо считает, что в это время года и ранней осенью лису травить лучше всего; и дядя Колмар, волей-неволей, вынужден с ним соглашаться. Иначе можно и обидеть вспыльчивого родственника.
Короче говоря, жизнь продолжается. Стрижи вьются и кричат над башнями – а Уна узнаёт наконец-то правду.
Она думала об Альене Тоури. Чем больше она о нём думала, тем больше в ней творилось что-то непостижимо важное. Это казалось важнее предстоящего брака, важнее победы Дорелии над Феорном; и даже (увы) важнее рождения кузена… Поймёт ли тётя, если Уна скажет ей об этом? Поймёт ли хоть кто-нибудь?
Вряд ли. Есть что-то безумное в том, чтобы ощущать такую связь с незнакомым человеком, с не самым близким родичем, запятнавшим свою репутацию кляксами тайн. Что-то дурное. Что-то от