Осиновая корона - стр. 25
Вместо этого она спокойно пообещала, что передаст.
Бри снова вздохнул – и снова страдальчески. Он явно почему-то не хотел уходить. Иногда (довольно редко) мысли других людей становились слишком громкими и просачивались Уне в голову – как если бы кто-то бормотал на ухо знакомым, но приглушённым и сбивчивым голосом. Наверное, это была ещё одна из форм проявления Дара. Самая ненавистная. Уна порадовалась, что не слышит мыслей Бри сейчас.
– Благодарю, миледи. Знаете, мне бы тоже хотелось увидеть маленького Альена.
На этот раз Уна не выдержала и посмотрела на него через плечо.
– Маленького… Альена?
– Ну да, – Бри растерялся. – Я слышал, что так назвали ребёнка леди Алисии… Разве нет?
Слуги знают… И родители, конечно, знают. А вот она – нет.
Что ж, уже привычная ситуация.
Лорд Альен был для Уны главной загадкой Кинбралана – за исключением заковыристой загадки о том, что ей делать с собственной магией. Из странных недомолвок мамы, свирепых выкриков дедушки, из шёпота камней замка и дрожи осиновых веток проглядывала одна большая тайна. Эту тайну тщательно оберегали от посторонних – и от Уны. До какого-то возраста она была уверена, что у неё всего три дяди и что Горо и есть первенец, изначальный наследник дедушки. Лишь неверное воспоминание о зимнем дне из детства подсказывало правду. Ещё были редкие оговорки тёти Алисии – однако после каждой из них она ловко меняла тему и отказывалась отвечать на расспросы Уны. Всё стало иначе, когда Уна выросла и (тем более) когда в ней пробудился Дар.
Впрочем, она и до этого видела, как дедушка исходит гневом и болью, сыплет обличительными речами непонятно в чей адрес – точно перед ним призрак старого врага. Видела, что дядя Горо со злым азартом пускается в споры с ним, как только побольше выпьет. Слышала, что в разговорах старших (в тех, что – украдкой, шёпотом, за прикрытыми дверями) постоянно мелькает некий ОН: не то великий, исключительный человек, не то причина всех несчастий… На полях библиотечных книг и свитков – о магии и не только – Уне то и дело попадались записи и пометы, сделанные одним и тем же почерком – тонким и стремительным, красивым, но немного взахлёб. Видение с чердака-голубятни – о маге в терновых шипах, при свете луны – больше не возвращалось к ней; однако Уна чувствовала связь видения с реальным прошлым. С ещё одним порождением сумерек Кинбралана – с человеком, который почему-то покинул замок уже до её рождения, разорвав все кровные узы, поставив под запрет даже своё имя. Любое его упоминание ранило – хоть и по-разному – всех в семье; в замке не хранили ни его вещей (зато с одежды, детских игрушек и мечей Эйвира и Мелдона дедушка просто пылинки сдувал), ни портрета; в склепе и подземной усыпальнице не было плиты с его именем – значит, он всё ещё жив?..
К шестнадцати-семнадцати годам Уна всё же докопалась до того, как звали истинного наследника, старшего из сыновей дедушки. Позже она выяснила, что лорд Альен в юности отказался от титула, уехал в странствия и где-то пропал. Всё. И эти крупицы ей удалось собрать с большим трудом: отец молча улыбался и качал головой, слуги пожимали плечами или отделывались туманными намёками, соседи делились дикими слухами об изгнании из Ти’арга, об убийствах, о какой-то похищенной рабыне-миншийке… Если бы Уну не закалило чтение местных хроник и философских трудов, она бы, поверив во всю эту чушь, убедилась, что лорд Альен был отъявленным злодеем и все попросту стыдятся о нём говорить. Но поведение дяди Горо и тёти Алисии (да и отца, в общем-то) свидетельствовало совсем о другом.