Ошибки, которые мы совершили - стр. 10

– За что ты меня так ненавидишь?

– Мне нужны доказательства, что разговор состоялся, чтобы прикрыть собственную задницу. – Он смотрит на меня с язвительной ухмылкой. – Кроме того, ты уже фактически согласилась.

Я стискиваю зубы.

– Я не еду.

От мысли, что я увижу всех, увижу его, у меня разрывается сердце, и я ненавижу Такера за такое предательство.

– Эллис, прошел целый год. Ты вообще не собираешься возвращаться? Не хочешь видеться ни с кем из дома?

– Я вижу тебя почти каждый день. И с осени мы будем учиться в одном колледже.

– Это не то же самое. – Такер откидывается на спинку стула и пристально смотрит на меня. Его длинные пальцы касаются татуировки на левой руке – нервная привычка, характерная и для его братьев. – Ты боишься?

Я смеюсь, но это пустой звук даже для моих ушей. Такеру всегда удается добраться до тех сторон моей души, которые я пытаюсь скрыть. В моем ответе звучит отчаянная нужда, и я ненавижу себя за это.

– Они сказали, что я должна приехать?

– «Они»? – переспрашивает он. Такер хочет, чтобы я объяснилась, потому что считает: если я произнесу имя Истона вслух, это станет своего рода прорывом. – Эллис Трумэн, на билете на самолет стоит твое имя.

– На билете, который купил твой отец, – уточняю я.

– Я уже говорил тебе, мама просила тебя приехать домой на все большие и маленькие праздники, которые отмечают в Америке. Она хотела быть на твоем выпускном. Ты и правда думаешь, что мне сойдет с рук, если я не привезу тебя домой на ее день рождения?

Я рассматриваю свои ногти. Выпускной – словно натянутый нерв между нами. «Эгоистка и нахалка» – так назвал меня Такер, когда я сказала, что не хочу, чтобы его мама приезжала. Потребовалось несколько недель, чтобы наш обоюдный гнев утих. Тот факт, что он снова напомнил об этом, означает, что он решил: это стоит борьбы.

– Знаю, выглядит так, будто она хочет меня там видеть, но…

Такер открывает и закрывает рот. Потом снова открывает.

– Я размышляю о том, чтобы стукнуть тебя. Ты превращаешь меня в плохого человека.

Такер никогда не сделал бы мне больно.

– Я все еще не знаю, как быть с работой.

Он смеривает меня взглядом, а потом проводит пальцем по стакану с кофе.

– Истон не приедет.

Я поднимаю голову – мне не удается сдержаться. Как бы я ни старалась! Целый год попыток не обращать внимания на то, как у меня внутри все сжимается, как я поворачиваюсь, когда мне кажется, что я слышу его имя. Но некоторые вещи просто неотделимы от нас, подобно дыханию.

– Какая мне разница, будет он там или нет?

Он тычет в меня пальцем.

– Вот это самое раздражающее из всего, что ты делаешь.

– Что?

– Из всего того, из-за чего мне хочется утопить тебя в океане, это хуже всего. Хуже, чем твой храп, чем твои причмокивания, когда ты жуешь жвачку, чем то, как ты брызгаешь на себя абсолютно все духи в дурацком магазине косметики. Я терпеть не могу, когда ты делаешь вид, будто я не знаю про тебя и Истона.

На самом деле он не знает. Никто не знает. Я даже не уверена, что сама понимаю все стоны и вздохи, что составляют меня и Истона.

Такер отпивает кофе, и тот оставляет пенку у него на верхней губе. Он слизывает ее, как щенок.

– Истон тебе писал? Или звонил?

– Нет.

Такер расслабляется, словно я только что сообщила ему отличные новости.

Я сглатываю – по большей части свою гордость.