Осенний Лис - стр. 43
– Хорошо, – кивнул юноша и направился к дверям.
Старик нахмурился, что-то мучительно припоминая, и вдруг прищелкнул пальцами:
– Чуть не забыл! Как твое имя?
Тот обернулся.
– Зовите меня Жуга.
– Э-ээ… Шуга? – переспросил аптекарь, – или… Зуга?
Паренек впервые за весь вечер усмехнулся.
– Нет, – сказал он, – просто Жуга. Жу-га.
Дверь за ним закрылась.
Серое на черном. Черное на сером. Шорохи в ночи.
Пробуждение: вода, вода!!!
Быстро бегом вприпрыжку по холодным камням озябшими лапками – выше выше выше! – сквозь узкий извилистый лаз, где стены щекочут кончики усов запахом мокрой земли – куда теперь? Туда! Неровный камень высоких серых ступеней – здесь тепло – расшатанные доски – здесь недавно кто-то пробегал выше… когда-то…
Пустота, большая-большая пустота! Дышащая темнота запахов – много-много… Здесь кто-то есть – спит – разлито легкое дыхание, ветер холодит мокрую шерстку, в нос попала во… во…
– Чхи!
!!!!!!
Нет, тихо…
Черное на сером неровной горой.
Из угла в угол вдоль стен, из угла в угол – туда, откуда вкусный запах гречки. Поддается с легким треском под натиском острых зубов мягкая ткань.
Сухой шорох крупы, и сразу – скрип над головой…
!!!!!!
Скорее прочь! ско…
Спящий повернулся на другой бок, хмыкнув недоуменно: странный сон!
Легкая серая тень метнулась в угол, нырнула в щель меж двух покоробленных досок. Послышался мягкий дробный топоток, и все стихло.
На сером полу, возле разодранной котомки чернела ровной горкой рассыпанная крупа.
Утро следующего дня выдалось неожиданно теплым и солнечным. Умытый дождем, город уже не казался таким мрачным, как вчера, сиял белеными стенами ладных двухэтажных домов, водил хороводы красных черепичных крыш, увенчанных фигурной чудью кованых флюгеров, и даже серые камни мостовой, казалось, стали чище и ровнее. Повеселевшие жители высыпали на улицы, спешили по своим делам. Хозяйки распахивали окна, проветривали толстые полосатые тюфяки. В прозрачном воздухе метелью кружился пух.
Узкие улочки Гаммельна сплетались в каменную сеть, пересекались и сходились под самыми немыслимыми углами, часто заканчиваясь тупиками, и по прошествии трех часов Жуга окончательно заблудился. Он оплошал с самого начала, взяв за ориентир тонкий, царапающий небо шпиль, долго кружил по городу, надеясь выйти к ратуше, и лишь когда дома расступились широкой площадью, понял, что ошибся: прямо перед ним, заслоняя прочие здания, высилась черная громада собора.
– Вот незадача…
Жуга остановился и огляделся.
Собор был единственным строением на площади. Угловатый, острый, словно рыбья кость, он подавлял своим непонятным, вывернутым наизнанку величием. Малое рядом с ним казалось ничтожным, большое – болезненно раздутым. Взирая на мир сквозь узкие провалы стрельчатых окон, он стоял здесь, словно монах-аскет в черной рясе, сурово сжав каменные челюсти балконов, воздев к небу сухой указующий перст ребристого шпиля.
Сейчас старое здание подновляли – фасад собора оплетали строительные леса. Похожие издали на черных муравьев, работали на высоте каменщики. Внизу, близ дверей, неровной грудой лежали кирпичи, доски, и была насыпана большая – в рост человека – куча песка, на которой резвились ребятишки. Они гонялись друг за дружкой, скатывались, хохоча, с ее вершины, прыгали и толкались. Еще можно было различить развалины песочного городка.