Осенний дом - стр. 32

– Как-то… неожиданно… для Рашингавы, – проговорил Линдон и глянул на Чайну Циан. – Но, кажется, я плохо его знаю.

Чайна Циан не успела открыть рот, как ответил Томас:

– Его мало кто хорошо знает.

Брэнт поморщился:

– Но если взять, к примеру, принца Ли, то он производит впечатление очень мудрого перевёртыша. Того, кто ставит себя выше любой вражды. Однако его ненависть к Мэйну рушила целые империи в прошлом.

– Это просто легенды, – успокаивающим тоном произнёс Томас.

– Я слышал кое-какие обрывки разговоров древнейших, – возразил Линдон. – В этих легендах действительно есть правда, даже если она сильно приукрашена.

– Это ужасно! – воскликнула Шерил. – Если хоть часть этих рассказов верна… то это… просто…

– А правду говорят, что все древнейшие были знакомы между собой раньше? – вдруг спросил Брэнт.

– Многие – да, сталкивались друг с другом, – отвечал Линдон. – Но, к примеру, никто ничего не знает о Санктуарии. Абсолютно никто. Абсолютно ничего. Предания гласят, что он родился с этой планетой, был вождём в племени первых людей и уникальным образом обрёл святость. Но нет никого из живых, чтобы подтвердить это – век местных людей слишком скоротечен, а склонность их рассказывать каждую историю на иной манер настораживает. Он вызывает полное доверие к себе, но он самое неопределяемое неизвестное во всём уравнении. Другая, чуть менее загадочная фигура, не оставляющая следов – Хайнек Вайсваррен. Но о нём хотя бы имеют крошечное количество информации Вир, Делла Генезис и Мэйн. Этих крошек хватает, чтобы понять, какова часть пути, проделанная Вайсварреном.

– Интересно, а Бриане кто-нибудь говорил об этом? – вырвалось у Чайны Циан. – Она бы не отказалась знать о своём муже такое.

– Знать, что о нём, единственном, никто ничего не знает? – медленно проговорил Томас. – Не думаю, что это на пользу. Не стоит рассказывать Бриане. Я бы даже попросил ни в коем случае этого не делать. Есть причины.

– К тому же не так уж важно, кем он был и какой путь проделал, если сейчас он вполне достойный член общества, – сказал Брэнт, имея в виду Санктуария.

– Нет, это куда как важно, – заспорил Томас. – Однако, к большому моему сожалению, всё, что мы услышим, если начнём допрос, это… его смех… в девяноста девяти случаев из ста.

– А в оставшемся одном случае?

– Может ещё и хрюкнуть от смеха, – с улыбкой ответил Линдон.

– Кем же он может оказаться? – откинулась на стуле Шерил.

– Кем угодно, – вздохнул Линдон. – При этом надо иметь в виду вот что: Санктуарий с лёгкостью сдружился с Рэйном, почти как норму воспринимая то, чему свидетелем иногда становился. После чего без жалости принял тридцатилетнее стояние друга в памятнике. А потом так же легко восстановил приятельские отношения с потенциальным безумцем, пожиравшим перевёртышей и драконов в день восстания. И, как я слышал, надирается с ним до опасного, и ничего по-прежнему не боится. Он либо идиот, либо скрывает в себе нечто ещё менее нормальное, чем скрывал Рэйн.

– Складывается впечатление, что что-то безумно страшное скрывают все древнейшие, – проговорила Чайна Циан.

– Каждый разумный что-нибудь да скрывает, – веско заметил Томас. – А на долю древнейших выпадало значительно больше сложных ситуаций. И справлялись они с ними не всегда просто хорошо или плохо, а иногда именно так, чтобы выжить и оказаться сейчас здесь, на этой планете. Каждый из них наверняка пытался смыть со своих рук кровь… другой кровью. Извините, этот разговор не для завтрака.