Осень в Задонье. Повесть о земле и людях - стр. 5

В годы нынешние хутора быстро безлюдели, вовсе расходились, доживали в них одни старики. Некому было колесить по округе. И повозку с монахом давно не видели.

Зато объявился другой народ, расспрашивая да выведывая про подземный монастырь, о котором в Большом Басакине никто и ничего толком уже сказать не мог. Даже набожный дед Савва, который за веру много страдал – тюрьмы, сибирская каторга, – молчал. Ничего от него не добьешься.

А еще в годы последние на Троицу на хутор Большой Басакин свой народ стал съезжаться, вспоминая старину, казачий род, молодость, родные края и родные могилы. Басакины, Атарщиковы, Неклюдовы приезжали целыми семьями, загодя, с ночевой. Сначала растекались по когда-то просторному хутору и всей округе, проведывали хуторские кладбища и родовые, угадывая с трудом, искали и находили, показывали детям и внукам затравевшие бугорки да канавки, остатки задичавшего сада или одинокую корявую грушу-дулинку на месте родовых дедовских подворий. Вспоминали. Роняли слезу.

Проведывали Гиблый курган – страшное место, куда в тридцатые годы со всей округи власти сгоняли народ перед сибирской высылкой. «Кулацкий поселок номер два» называлось это место официально. Туда привозили и пригоняли людей осенней да зимней порой на голое место, в пустую степь. Морили голодом, холодом. Народу там полегло – что травы. Особенно старых да малых. Но ни могил на том месте, ни крестов. Венки да цветы приезжие клали на землю. И боялись по ней ступать. Там – родненькие лежат…

Поминали. Молились.

А потом просто отдыхали на воле: рыбачили, купались, собирали троицкие пахучие травы. И конечно, радовались жданным и нечаянным встречам с земляками, близкой и далекой родней, порою уже подзабытой.

По новому же обычаю в канун Троицы всем известный Аникей Басакин – последний хуторской жилец из молодых – ставил на речном берегу, возле Явленого кургана, большую армейскую палатку, готовил костры и котлы, чтобы угостить земляков казачьим «полевским» хлебовом с бараниной, луком, пшеном, а еще, как положено, троицкой яишней, и приглашал из станицы старого священника.

Год от года народу съезжалось все больше.

Одних лишь Басакиных – счету нет. Станичные Федор Иванович, Егор Фатеевич со взрослыми уже детьми да внуками. Районный землемер Тимофей Иванович, у него три сына, старший – летчик, полковник. Чапурины, Пристансковы, Хныкины – коренные роды, здешние. А еще голубинские, набатовские, евлампиевские, ильменские: Калмыковы, Гуляевы, Детистовы, Карагичевы… Из областного города приезжали, из районного центра, из Москвы, Питера, других городов далеких, порою даже из Сибири, куда в годы лихие целыми хуторами высылали расказаченных да раскулаченных.

Одним словом, на Троицу в стороне задонской, обычно пустынной, возле хутора Басакина, у кургана да речки становилось людно. Машины, цветные яркие навесы, полога, шумливая детвора, радостные встречи, разговоры – все это живило округу.

А еще и свой батюшка подъезжал, из города, отец Василий, молодой, тоже из басакинских, привозил он дьякона да певчих.

Служили молебен на кургане, возле бывших часовни да родника. Молились. А потом продолжали праздник. Выпивали понемногу и не все: впереди – дорога. Зато истово хлебали свежую уху да пахучий кулеш с бараниной, разговлялись троицкой лишней – за то спасибо Аникею, он в этом краю теперь за хозяина.