Размер шрифта
-
+

Осень Средневековья - стр. 36

[мир], пластинку из дерева, серебра или слоновой кости. В позднем Средневековье вошло в обычай во время мессы, после Agnus Dei[157], целовать мир вместо того, чтобы, обмениваясь лобзанием мира, целовать друг друга в губы[158][159]. Это превратилось в нескончаемую помеху службе, когда среди знатных прихожан мир переходил из рук в руки, сопровождаемый вежливым отказом поцеловать его первым.

                     Respondre doit la juene fame:
                     – Prenez, je ne prendray pas, dame.
                     – Si ferez, prenez, douce amie.
                     – Certes, je ne le prendray mie;
                     L’en me tendroit pour une sote.
                     Baillez, damoiselle Marote.
                     – Non feray, Jhesucrist m’en gart!
                     Portez a ma dame Ermagart.
                     – Dame, prenez. – Saincte Marie,
                     Portez la paix a la baillie.
                     – Non, mais a la gouverneresse[160].
                     Младая женщина в ответ:
                     – Брать не должна его, о нет.
                     – Возьмите ж, милая, прошу.
                     – О нет, я столь не согрешу,
                     Всяк дурочкой меня сочтет.
                     – Отдайте мадемуазель Марот.
                     – Нет, ни за что, Христос храни!
                     Пусть мир возьмет мадам Эрни.
                     – Прошу, мадам. – О, можно ли?
                     Вручите мир жене бальи[161].
                     – Нет, губернатора жене.

И та в конце концов его принимает. – Даже святой, умертвивший в себе все мирское, как Франциск из Паолы, считает себя обязанным соблюдать декорум – что засчитывается ему его благочестивыми почитателями в качестве истинного смирения. Откуда следует, что этическое содержание пока еще не покинуло эти формы обхождения полностью и окончательно[162]. Значение этих форм вежливости, впрочем, становится вполне ясным лишь благодаря тому, что они являлись оборотной стороной бурных и упорных конфликтов, в том числе и из-за того самого преимущества в церкви, которое с такой любезностью желали навязать друг другу[163]. Они были прекрасным и похвальным отрицанием все еще живо ощущавшегося дворянского или буржуазного высокомерия.

Посещение храма превращалось, таким образом, в род менуэта: при выходе спор повторялся, затем возникало соперничество за предоставление особе более высокого ранга права раньше других перейти через мостик или через узкую улочку. Как только кто-либо доходил до своего дома, он должен был – как того еще и поныне требует испанский обычай – пригласить всех зайти к себе в дом чего-нибудь выпить, от какового предложения каждому следовало учтиво отказаться; затем нужно было немного проводить остальных, и все это, конечно, сопровождалось взаимными учтивыми препирательствами[164].

В такого рода поведении, принимающем прекрасные формы, появляется нечто трогательное, если вспомнить о том, что вырабатываются эти формы в жестоком борении поколения людей буйного и пылкого нрава со своим высокомерием и вспышками ярости. Зачастую формальное отвержение гордыни терпит полный провал. Сквозь приукрашенные формы то и дело прорывается неприкрытая грубость. Иоанн Баварский гостит в Париже. Высшая знать устраивает празднества в честь новоизбранного князя-епископа Льежа

Страница 36
На следующую страницу