Размер шрифта
-
+

Осень Средневековья - стр. 24

                   Век, чьим недугам нету излеченья,
                   О времена конца, ожесточенья,
                   Век, в коем страх и зависть мы познали,
                   О времена к бесчестному влеченья,
                   Век нашу жизнь снедающей печали.

В подобном духе сочинял он свои баллады десятками: монотонные, вялые вариации на все ту же унылую тему. В высших сословиях должна была царить сильнейшая меланхолия, чтобы придворная знать заставляла своего поэта-поденщика постоянно повторять следующие мелодии:

                         Toute léesse deffaut,
                         Tous cueurs ont prins par assaut
                         Tristesse et merencolie[118].
                         Всем радостям конец,
                         О сколько ранили сердец
                         Меранхолия и печаль[119].

Жан Мешино на три четверти века позже Дешана все еще поет в том же тоне:

                   О misérable et très dolente vie!..
                   La guerre avons, mortalité, famine;
                   Le froid, le chaud, le jour, la nuit nous mine;
                   Puces, cirons et tant d’autre vermine
                   Nous guerroyent. Bref, misère domine
                   Noz mechans corps, dont le vivre est très court.
                   О жалкое, прескорбное житье!..
                   Война, смерть, глад нам гибелью грозят;
                   Днем, ночью зной иль стужа нас томят;
                   Блоха и клещ и прочий мерзкий гад
                   Нас истребляют. Сжалься, Боже, град
                   Сей отврати от кратких жизнью тел.

Он также постоянно высказывает горькое убеждение, что в мире все идет дурно: справедливость утрачена, великие мира сего обирают малых, малые же – друг друга. Извечная ипохондрия доводит его, как он говорит, до грани самоубийства. Вот как он описывает сам себя:

                        Et je, le pouvre escrivain,
                        Au cueur triste, faible et vain,
                        Voyant de chascun le dueil,
                        Soucy me tient en sa main;
                        Toujours les larmes à l’œil,
                        Rien fors mourir je ne vueil[120].
                        Злосчастный сочинитель я,
                        Тщета и грусть гнетут меня,
                        Печалуюсь и не ропщу,
                        Всё горше мне день ото дня;
                        Нет сил, всё боле я грущу,
                        Одной лишь смерти я ищу.

Все эти выражения настроения столь видных персон свидетельствуют о сентиментальной потребности рядить душу в траур. Едва ли не каждый спешит объявить, что не видел в жизни ничего, кроме бедствий, что еще более худшего следует ожидать в будущем и что пройденный им жизненный путь он не хотел бы повторить заново. «Moi douloreux homme, né en éclipse de ténèbres, en espesses bruynes de lamentation» [ «Я скорбный человек, рожденный во мраке затмения, в шумных потоках печали»] – так Шастеллен представляет себя читателю[121]. «Tant a souffert La Marche» [ «О, сколько страдал Ля Марш»] – такой девиз избирает себе придворный поэт и историограф Карла Смелого; одну только горечь видит он в жизни, а его портрет являет нам те скорбные черты, которые приковывают наш взгляд на столь многих изображениях, относящихся к этому времени

Страница 24