Оседлавшие Пегаса - стр. 11
Приблизительно в то время, когда братья Глинки скитались по дорогам Рязанщины, в тверское имение Тучковых приехал Алексей Алексеевич, единственный из четырёх братьев, оставшийся в живых.
Его сестры пытались подготовить мать, Елену Яковлевну, к горькой вести. Поэтому они не скрывали от нее своих раскрасневшихся от слёз глаз, говорили, что ходят дурные слухи, и, наконец, объявили:
– Матушка, брат приехал.
Он вошёл, и Елена Яковлевна, не дав ему времени с ней поздороваться, остановила на нём пристальный взгляд и сказала:
– Говори правду: что Николай?
Николай был самым любимым из её сыновей.
– Он ранен… – отвечал Алексей Алексеевич, – очень тяжело ранен…
– Говори правду: он жив?
Ответа не было.
– А Павел? – спросила она, помолчав немного.
– Он попал в плен под Смоленском… он ранен.
– А Александр?
– Убит, – промолвил едва внятно Алексей Алексеевич.
Наступило гробовое молчание, потом послышались сдержанные рыдания. Не плакала одна только старушка. Вдруг она поднялась медленно со своего кресла, но была не в силах сойти с места и опустилась на колени там, где стояла. Присутствующие слышали глухо произнесённые слова:
– Да будет твоя святая воля!
Потом она провела руками около себя, как будто отыскивая чего-то ощупью, и, наконец, сказала:
– Подымите меня, я не вижу.
Все бросились её подымать; она встала и молвила твёрдым голосом:
– Ослепла, и слава Богу. Не на кого больше смотреть.
В Касимове Глинки были два дня. Здесь Григорию полегчало, и он решил пробираться назад, к армии – оставаться в городе, переполненном ранеными, братья не хотели. Обратная дорога шла через село Льгово (около Рязани), Зарайск, Каширу, Серпухов и Тарусу.
Фёдор Николаевич был восхищен окрестностями Тарусы. Живописные берега Оки были усыпаны селениями, расположенными на холмах, почти на каждой версте виднелись красивые господские дома, каменные церкви, мельницы и сады. Усадьбы были брошены, и Глинка ядовито отметил: «Теперь здесь побережье Оки совершенно пусто; все господа уехали в степи от французов так, как прежде, заражаясь иноземною дурью, ездили в Москву и в Париж к французам».
Вечером 11 октября Фёдор Николаевич вышел с братом к селу Тарутино. Впереди себя они увидели обширное поле, защищенное высокими укреплениями, справа – крутые берега Нары. Всё видимое пространство было покрыто соломенными шалашами, ярко светились костры, в лагере повсеместно слышались музыка и пение.
Вступив в русский лагерь, Фёдор Николаевич сразу понял, что армия кипит мужеством и рвется в бой. На следующий день его уверенность в силе русских ещё более укрепилась. Он увидел, что в окрестностях Тарутино появился целый город с улицами, площадями и рынками. Здесь можно было купить всё, в том числе арбузы, виноград и даже ананасы.
«Около ста тысяч войск, чудесно укреплённое местоположение и большое число пушек, – писал Глинка, – составляют в сем месте последний оплот России. Здесь остановились для того, чтобы всем до одного умереть или нанести смертельный удар нашествию. Войско наше кипит мужеством. Любовь к Отечеству овладела сердцами всего народа. Бог и Кутузов с нами – будем надеяться».
Фёдор Николаевич не имел при себе никаких документов, поэтому ему надо было найти какого-либо военачальника, знающего его лично. Таковым оказался генерал М.А. Милорадович. Михаил Андреевич приветливо встретил бывшего сослуживца, представшего перед ним в синей куртке, сделанной из фрака, у которого обгорели полы. Глинка был зачислен поручиком и оказался в авангарде русской армии.