Ось времени. Игры разумных - стр. 6

— Мам, я тут кое-что хочу оставить, — улыбнулась я. — Ничего особенного, просто тетрадка с моими мыслями. Точнее… Это то, что я писала во время помешательства… Мне было очень плохо. Не отдавай ее никому… Никому, кроме парня, что однажды за ней приедет.

— Хорошо, дочка, — вздохнула мама, подошла и крепко обняла, поцеловала в макушку.

Объяснение вышло вполне логичным. Не желала, чтобы что-то напоминало о возникших у меня проблемах. Кому приятно натыкаться на подтверждение бессилия, боли, переживаний? Уверена, мама так и решила. Её взгляд ласкал моё лицо, а я наслаждалась этим. Мама пыталась отыскать следы переживаний, что привели меня к помешательству, чтобы не спрашивать и тем самым не ранить еще сильнее. Ей хотелось догадаться самой. Надо ей помочь.

— Мам, всё в порядке, — попробовала улыбнуться я, но на глазах выступили предательские слёзы.

— Ш-ш-ш, моя милая, всё хорошо.

Я уткнулась лбом в мамино плечо. Родительница обняла меня одной рукой, а второй стала гладить по голове. Этот жест был такой знакомый, такой родной, что я заревела в полную силу. Когда успокоилась, решилась объясниться:

— Я встретила молодого человека в интернате, — вертя кружку с остывшим чаем в руках сказала я. — Мы полюбили друг друга, хотели быть вместе. Он устроился на работу и… погиб.

— Девочка моя, — прошептала мама и снова притянула к себе.

Она гладила меня по спине, как в детстве, и шептала на ушко ласковые слова. Я чувствовала себя защищенной в её руках, хотелось бросить всё и остаться в родительском доме. Но я понимала, что сойду с ума от тоски по Марку. А интернат давал возможность погрузиться в мечту, заниматься любимым делом. Я должна вернуться.

Дома я пробыла почти неделю. Мне удалось прочитать собственную писанину, и она меня удивила. Более рассудочного текста трудно себе представить. Странно, что я не помнила произошедшего со мной. Но, вероятно, это и стало тем самым странным состоянием, которое именовали шоком.

Каникулы пошли на пользу, и когда я вернулась в интернат, погрузилась полностью в учебу. Признаться честно, огромное количество свалившейся в те дни на меня работы стало лекарством.

Психиатр навещал меня примерно год, а потом перестал это делать. Он написал рапорт о стабильности моего душевного здоровья и отдал руководству. Напоследок между нами состоялся необычный разговор. Мужчина пожелал мне однажды продолжить литературные бдения.

— Так проще решать проблемы, когда говоришь о них кому-то или записываешь.

— Почему? — удивилась я.

– Пока ты пытаешься донести свои мысли до невидимого собеседника, выразить их, наиболее точно подобрав слова, ты найдешь решение и обретешь покой.

– Значит, не зря тогда я писала в тетради?

— Это спасло тебя от помешательства, — улыбнулся доктор. — Заведи особое правило, делай записи. Все будет в полном порядке.

Дневник продолжать я не стала и предпочла при случае сойти с ума. Горе пережить слишком тяжело. Так зачем возвращаться в этот мир, к его уродливости, пустоте, неадекватности, если собственный, рожденный воспаленным мозгом, куда интереснее? Но вслух я этого никогда не произносила, на всякий случай.

Я закончила интернат досрочно. Такому положению дел способствовало желание общаться только с книгами, цифрами, расчетами. Но я не чувствовала себя одинокой, скорее просто забыла, что когда-то таковой не была.