Оркестр меньшинств - стр. 47
Он кивнул.
– Обим, игхо та го?[37] – спросила она, наклонив голову, выражение ее лица словно застыло на перепутье между улыбкой и слезами.
– Я понимаю, мамочка, – ответил он на языке Белого Человека, удивленный ее переходом на язык старых отцов.
Хотя он и слышал, как она говорит на этом языке по телефону с родителями, с ним она почти всегда говорила по-английски. Она сказала, что не любит говорить на игбо, разве что с родителями, потому что она прожила несколько лет за границей и не считала, что владеет игбо свободно.
– Да’алу[38], – сказала она и поцеловала его в щеку. Потом поднялась и вышла в кухню.
Потом, когда они ели, она спросила:
– Нонсо, ты и вправду любишь меня? – Он начал было отвечать, но она прервала его: – Иначе зачем бы тебе хотеть жениться на мне? – Он пробормотал какие-то слова, которые немедленно растворились в воздухе, потому что она быстро добавила: – Наверное, потому, что ты любишь меня.
Он подождал несколько мгновений, потом сказал:
– Да.
Он предполагал, что она добавит еще что-то, но она отправилась на кухню мыть посуду и забрала с собой единственную керосиновую лампу в доме. Ему пришло в голову включить аккумуляторный фонарь, но он остался сидеть и обдумывал все ее слова, когда она вернулась в гостиную.
– Нонсо, я еще раз спрашиваю: ты меня любишь?
В почти полной темноте он, хотя и не смотрел на нее, мог сказать, что она закрыла глаза и ждет его ответа. Она часто закрывала глаза, когда ждала ответа на свой вопрос, словно боялась услышать какие-то обидные слова. Потом, выслушав его ответ, она попыталась осмыслить его слова.
– Ты говоришь «да», Нонсо, но правда ли это?
– Оно так, мамочка.
Она вернулась в комнату с лампой, поставила ее на табуретку рядом с собой, уменьшила фитилек, отчего их тени, обозначенные наступающей темнотой, стали огромными.
– Ты вправду любишь меня?
– Оно так, мамочка.
– Чинонсо, ты всегда говоришь, что любишь меня. Но знаешь ли ты, что, прежде чем связывать свою жизнь с человеком, его нужно по-настоящему полюбить? Ты знаешь, что такое любовь? – Он начал было отвечать. – Нет, скажи мне сначала, ты знаешь, что такое любовь?
– Знаю, мамочка.
– Это правда? Нет, на самом деле, это правда?
– Оно так, мамочка.
– Тогда, Нонсо, скажи, что такое любовь.
– Я знаю. Я ее чувствую, – сказал он. Он открыл рот, собираясь продолжить, но произнес только: – Мммм, – а потом снова замолчал, так как боялся ответить неправильно.
– Нонсо? Ты меня слышишь?
– Да. Я чувствую любовь, но не могу лгать, будто знаю все о ней, во всех подробностях.
– Нет, Нонсо. Нет. Ты сказал, что любишь меня, значит, ты должен знать, что такое любовь. Ты должен это знать. – Она вздохнула и цокнула языком. – Ты должен знать, Нонсо.
Гаганаогву, эти ее слова встревожили моего хозяина. Хотя я, как и всякий хороший чи, позволяю моему хозяину пользоваться талантом, который я выбрал для него из зала талантов, сведя свое вмешательство в его принятие решений к минимуму, тут мне захотелось вмешаться. Но меня остановил его выбор, а выбрал он эффективный инструмент молчания. Потому что мне уже было известно: когда спокойствие человеческой души оказывается под угрозой, она часто поначалу отвечает кротким молчанием, словно оглушенная губительным ударом, последствиям которого нужно дать рассеяться. А когда это рассеяние завершилось, он пробормотал: