Оригами из протоколов - стр. 7

Папа мог забрать меня во время учебной недели с собой в командировку или в краткосрочный отпуск в Москву, или Ленинград, в Ригу. Там мы проводили время в экскурсиях, которые для меня выбирал тоже папа.

Я всегда знала, что у меня хороший художественный вкус, меня всегда привлекала изысканность и утонченность.

Я любила музыку, у папы была большая коллекция винила, и никакой Софии Ротару, а стереосистема стояла в моей комнате. У нас было много книг, собрания сочинений с золотым теснением по корешкам – Чапек, Лем, Санд, Драйзер, Ремарк, красочные альбомы по изобразительному искусству – все лучшее. Их читали только мы с папой. Мама читала "Анжелику". Хотя "Анжелику" я тоже прочла на одном дыхании, а вот совковых книг из школьной программы про тайгу и колхозы не любила.

Профессию мне тоже выбрал папа. В начале десятого класса папа сказал, что я должна поступать в медицинский институт.

Профессия врача как раз то, что нужно его девочке, а доктора – самые красивые женщины. У папы были основания для таких выводов, в ГДР я видела его с красивой женщиной-врачом в жестком белом халате, яркой помадой и яркими глазами, веселой и раскрепощенной.

Я уже понимала, что папа ничего такого скандального не допустит – он не торопился уехать в Союз, но и не осуждала его, наша мама была не такая красивая, как эта сверкающая зубами и глазами докторша, мама была обыкновенной.

Химия и биология для меня не были интереснее остальных школьных предметов. Сама я как-то не задумывалась, какую профессию я хочу получить.

Когда папа выбрал для меня профессию, я не чувствовала, что готова лечить больных людей. Я даже сказала об этом папе. Папа был благодушно-снисходителен: "Ты же не думаешь, что ты будешь работать участковым терапевтом, Доча?" И я согласилась – белый халат, чистая работа, культурный досуг и всеобщее уважение, такой вот у меня сложился тогда образ.

Я слышала, что при поступлении в мединститут, лучше иметь стаж работы по специальности, но идея идти работать санитаркой была для меня кощунственной. Я же учусь. И папа все устроит. Я в это верила.

Мой папа был еще и реалистом, устроить меня в московский или ленинградский ВУЗ не мог даже он. Он предложил мне хорошие варианты – Ростовский и Казанский мединституты, я захотела поступать в Казанский, в прошлом году мы были с папой в Казани, и она мне, на удивление понравилась своим неуловимым отличием от унылого серого соцреализма вокруг.

К моменту моего поступления в институт, у папы случились какие-то неприятности на работе. Папа переживал, писал вечерами на кухне какие-то опровержения, мне это было скучно и неинтересно.

Школьную медаль я не получила, Маришка поставила свои две четверки, а вместе с ней физичка и кто-то еще. Папа решать вопрос с моей медалью не пошел, был поглощен служебными кознями.

Сдачу вступительных экзаменов я вспоминаю как ощущение горькой беспомощности. Я благополучно заваливала один экзамен за другим, и получала свои честные трояки в полном моем недоумении – ведь у меня были хорошие оценки.

Папины знакомства, усилия и умения оказались бессильны. В этот институт я не поступила.

Тогда у нас с папой и произошла первая ссора. Он никогда не кричал, мой папа. Он подобрал какие-то правильные, гладкие слова, которых я не помню, но на его лице, в брезгливо поджатых губах, я увидела разочарование.