Оранжевая смута - стр. 43

– Я уже думал об этом. Если бы не Бенедикт Тянивяму, не Пинзденик, не Поросюк и прочие арийцы украинской нации. Даже наш будущий президент у них под пятой в вопросах национального вопроса. Правда, я до сих пор не разобрался, кто кем руководит в национальном вопросе.

– Тогда к москалям: они нас любят, и мы их полюбим, – предложила Одарка.

– Это невозможно. Как писал Шевченко? Кохайтеся чернобрыви, та не с москалями… Я останусь щирим украинцем, я докажу это всяким Пинзденикам. Если наши политики, мои коллеги, не могут оценить мои заслуги, то это сделают потомки, я в этом уверен. Памятник мне воздвигнут на месте Богдана Хмельницкого, продавшего Украину москалям.

– Дай-то Бог, – сказала Одарка, обнимая мужа. – Я, может, дождусь такого счастливого момента.

– Если меня здесь не поймут, я попрошусь во Львов губернатором. Виктор Писоевич меня с удовольствием назначит. Иногда мне приходит мысль в голову, что они меня побаиваются и сам Виктор Писоевич в первую очередь.

– А почему так?

– Видишь ли, всякий руководитель не терпит людей умнее себя, талантливее себя.

– Да, это верно, – согласилась Одарка. – Я, когда ты выступаешь в Верховной Раде, думаю: никто так красиво, никто так правдиво и убедительно не говорит, как ты. Даже твои противники слушают, уши развесив. А твои единомышленники просто завидуют тебе, у них так не получается: Дьяволивский из Львова шамкает и брызжет слюной, Пердушенко слишком громко кричит и бьет кулаком по трибуне, наводя на слушателей страх, Тянивяму плохо выговаривает слова, а Школь-Ноль переливает из пустого в порожнее. Прицепился к Яндиковичу за то, что тот майор, и долдонил целый час об этом. Да пущай хоть енерал, какая разница, лишь бы мы победили, правда, дорогой?

– Истинная правда. Я когда выступаю, стараюсь не в бровь, а в глаз.

Одарка допивала третий бокал шампанского, а он еще и рюмку не опрокинул: знал за собой слабость. Если переберет, станет негодным как мужчина и Одарка будет всю ночь плакать, утверждая, что он разлюбил ее совсем.

Юрий Анатольевич проснулся в пять утра и тут же обнаружил, что пижама влажная и следы этой влаги расположились небольшими кружочками на простыне. Это бы еще ничего, но тут же он прислушался к биению сердца, а оно колотилось, будто он только что трусцой преодолел трехкилометровое расстояние и приблизился к финишу. Правый бок онемел, и по телу бегали мурашки. Но он обрадовался, что проснулся и перед ним возник реальный мир, а не тот, в котором он пребывал во сне. А сон был такой яркий, но такой дурной, а точнее ужасный – не выразить словами. Он куда-то бежал с группой вооруженных людей, своих единомышленников-бандеровцев, через леса и болота в погоне за москалями до тех пор, пока сами не попали в подземелье. Их туда заманили москали своей хитростью и изворотливостью. К тому же один москаль без усов погрозил ему пальцем и громко произнес: своих предаешь? Но из этого подземелья, в котором шипели змеи, был выход, поскольку москали словно испарились – никто не сделал ни одного ответного выстрела, никто не произнес: братцы, не убивайте, мы ваши братья, давайте прекратим, наконец, вражду. Все единомышленники Юрия Анатольевича палили из всех охотничьих ружей и даже из автоматов, а потом стрельба прекратилась. Только один депутат Верховной Рады из Львова Дьяволивский оказался рядом со связанными руками, без штанов и с оторванным членом, который, очевидно, москали сунули ему в пасть, потому что он только мычал.