Опыт борьбы с удушьем - стр. 37
– А ты что, подсчеты ведешь? Что обозначает это недовольное выражение лица? Ты не рада? Другие на твоем месте были бы счастливы…
Сева осекся, вспомнив, что недавно по тому же самому поводу они поругались в пух и прах. Тогда они лежали рядом на диване и громко отдувались. Закурив и пуская колечки дыма изо рта, Сева мечтательно сказал:
– Представляю себе, как тебе сейчас завидуют твои подруги.
Женю подбросило как на пружинах.
– Мне? Завидуют мне? С чего вдруг? Если кому и завидуют, так это тебе, и не только все твои друзья, но и весь факультет! Что это ты возомнил о себе?
Она вскочила с кровати и принялась лихорадочно одеваться. Сева в состоянии посткоитального полузабытья попробовал было вначале отшутиться, но не тут-то было. Женя, меча в него молнии негодования, уже натягивала сапоги.
– Ты с ума сошла?! Да что случилось-то? Что я такого сказал? Никуда ты не пойдешь!
Подскочив к Жене, он начал рвать у нее из рук второй, еще не надетый сапог, она не отпускала, но в результате победа осталась за Севой. Выдрав сапог, он покачнулся, потерял равновесие и сел голой задницей на пол. Сева не выдержал и громко рассмеялся, но быстро осекся, потому что Женя бросила в него штанами и пряжка ремня ударила ему по причинному месту.
– Ведьма! – диким голосом заревел Сева.
С сапогом в руке он бросился к окну, распахнул раму и выбросил сапог вниз. Так Женя и ушла в одном сапоге, шарахнув изо всех сил дверью на прощание.
Сейчас Сева испугался своих слов, отступил от Жени на шаг и с виноватым видом посмотрел на нее, ожидая бури. Но она решила на этот раз не раздувать историю и занялась приготовлением завтрака. Вначале надо было сварить кофе, Женя не могла начать день без нескольких чашек. У Софы нашлись джезва и кофемолка. Кофе арабику, свой любимый сорт, Женя покупала сама в чайном магазине на Мясницкой, куда она обычно ходила с папой, страстным кофеманом. Сколько она себя помнила, ее день всегда начинался с запаха свежемолотого кофе. Папа был жаворонком, всегда вставал раньше всех, и к моменту, когда просыпалась мама, кофе уже был прожарен и помолот. Каждое новое утро на Пушкинской, обжаривая кофейные зерна на сковородке, Женя осознавала, что началась ее новая самостоятельная жизнь, и в ней вновь вспыхивали одновременно обида и чувство вины из-за ссоры с отцом.
Поздней весной, вечером Семен Григорьевич пришел на Дмитровку, когда Женя навещала бабушку. Женя, увидев отца, кинулась к нему, он шагнул ей навстречу. Слезы стояли у него в глазах, он оглянулся, сел на диван, посадил Женю на колени, и они, обнявшись, сидели и плакали, Женя плакала, и папа плакал.
– Ты не думай, он хороший. Я его люблю. Ты меня прости, – говорила Женя, не утирая слез, бежавших у нее по лицу.
– Что сделано, то сделано. И ты меня прости, – шептал отец. – Наверное, я не понял.
Они опять обнялись.
– Давай, я его позову, чтобы он сам мог все сказать.
Женя позвонила Севе, и он сразу же приехал. Она не могла присутствовать при их разговоре и ушла, они остались вдвоем. Потом Сева частично ей передал их беседу.
– Ты понимаешь, какое сокровище ты получил? Ты понимаешь, что за создание у тебя в руках? – спросил Семен Григорьевич.
– Конечно, я понимаю. Вы должны мне верить, что я сделаю все, чтобы она была счастлива.
Папа, в свою очередь, ей рассказал, что, когда он предъявил Севе претензии по поводу внезапной и тайной свадьбы, Сева ответил, что это была идея Жени.