Опьяненные свободой - стр. 6
Санго Риот поморщился. Астора – сверхцивизизация, это несомненно. Сверхцивилизация по определению непознаваема. Но… она как-то по-дурацки непознаваема! И техника ее – дурацкая! Ну что это за защита?! Просто тропинка в иной мир – и стенка теплого воздуха поперек. А не пройти. Вот он, барьер, дрожит струями теплого воздуха – как издевательство над здравым смыслом. Последний год Санго Риот по-всякому пытался его преодолеть – конечно же, исключительно в целях проверки надежности! Вот только планетарной бомбой не взрывал, а так все перепробовал. И – никак! Зато Анико по тропинке может легко на одной ножке упрыгать в Астору – что и проделывает ежедневно вместе с мамой. А Санго Риоту – никак. Даже с лазером. Если не асторянин – никак. И что там, на Асторе, что это такое вообще – никто не знает доподлинно. Так, древние легенды. Охрана того, сам не знаешь чего.
Или все же поставить охрану? Ну что ему сделает этот барьер? Или та же Рона-сан? Никто никогда не видел войск Асторы. Сверхцивилизацию охраняют наемники. Как раз Санго Риот и охраняет! Поставить охрану – тогда и асторяне станут более покладистыми. С ними торговаться можно будет. Охрана… она может и не выпустить – так, по недоразумению. Тут доктор Бэра прав, конечно. Значит, уже было нечто подобное в истории Асторы! И как-то они проблему разрешили…
Санго Риот поежился. Страшно хотелось прижать сверхцивилизацию. Это было так легко проделать! Легко – но страшно. Все же – сверхцивилизация! Наверно. Или рискнуть…?
Приближалось время заката – фантастический, безумный праздник всех красок неба, но, увы, длящийся лишь мгновения. Доктор Бэра схватился за инструменты художника. Повторимыми средствами передать неповторимость красоты, передать и усилить – это ли не увлекательно?! Видел бы Санго Риот! Он и так уже начинает подвергать сомнению авторитет работодателей. И их разумность. Пускай. У каждого своя работа. У Санго Риота относительно простая: махать кулаками, стрелять, защищать границу Асторы от себе подобных. А у доктора Бэры работа сложная: как-то избежать неизбежной ситуации, когда вооруженная защита начинает помыкать безоружными защищаемыми. Ясно уже, что не послушается Санго Риот, наложит могучую серую руку с бластером на Холм Прощаний, чтоб прижать маленько свободных асторян. Что ж, данная ситуация пока что не критична: что делать, асторяне узнали еще пять тысячелетий назад.
Поэтому доктор Бэра сидел на подоконнике и азартно запечатлевал неповторимый закат Асторы, сравнимый по красоте только с неповторимым рассветом Асторы, выкинув из головы и Санго Риота, и варвара, играющего с Анико-сан на Холме Прощаний в догоняшки.
– Today is, perhaps, the last day for us, – сказал я Анико на языке, который, я надеялся, походил на мировой.
– Why? – искренне изумилась она.
С ее точки зрения, у нас все было замечательно: мы встречались, когда хотели, и занимались чем хотели и где угодно. Мы бродили по городу, бегали в общедоступных парках, купались на диких пляжах и вообще совали любопытные носы во все углы. Мы даже изучали местный язык – Анико его не знала так же, как и я. Анико приобрела верного спутника и защиту в авантюрах, я же… у меня дела обстояли более печально.
Анико требовательно ждала ответа. Но как объяснить при моих скудных возможностях существу чужой культуры подозрительность больничной службы, их тупое недоумение, их возмущение нашей странной разновозрастной дружбой, их рвение угодить асторянской благодетельнице – начальнице больничного комплекса и каким-то боком матери Анико? Они долго решались – и наконец за меня взялись всерьез. Припомнили мне избиение чиновного племени. Но что сделаешь человеку, у которого ничего нет? Можно, правда, отобрать свободу. Ну, я вычеркнул из жизни пару дней, записал их в опыт познания Границы. Тюрьма как тюрьма, на родине свобода была похуже. Потом выяснилось, что и для тюрьмы необходима индивидуальная карта личности, без нее на меня средств не предусмотрено. Так что выпустили. Правда, только для того, чтоб запереть в больнице в палате для принудительного лечения. Судя по впечатлениям, лечение заключалось в отсутствии еды. Ослабевший от голода человек не способен на сопротивление по чисто техническим причинам, вот на что был расчет. Таким образом на жизни при больнице был поставлен крест. Осталось выйти и уйти. Это случилось, когда санитар посчитал меня достаточно ослабевшим от голода и вошел в палату один. Санитар был гораздо сильнее меня, но я вышел, а он – остался. Оказывается, когда терять нечего, появляются и хладнокровие, и решимость – и особенно холодная ярость, удваивающая силы. А еще у меня был опыт жизни на родине, где случалось всякое.