Опус Серого Волка - стр. 64
– Что верно, то верно. Только он не любит, когда его работы называют снежными бабами. Сам проверял недавно…
– Да – а – а… птица высшего, – это слово он выделил, – полета… Он же почти всегда женщин лепит, и они из снега. О! Раз уж о бабах и птицах высокого полета речи зашли… Как там твоя?
– Вроде все идет хорошо, отлично, но…
– До конца не уверен? С женщинами почти всегда так.
Ты – парень умный, должен улавливать, что что-то не так. Хотя иногда их знаки даже умнейшим мужчинам на земле не уловит. С ума сойдет! Они же бабы! Помню у нас с женой… – Тимофеевич призадумался, потом добавил: – бывшей… – после брякнутого поморщился. – Хотя ладно. Будешь слушать истории всяких стариков – сам станешь стариком.
– Ну почему же? На работе у Бобенко приходится выслушивать одного старика, который там тоже работает. И, как видите, пока не постарел. Так что рассказываете все, что хотите, Самуил Тимофеевич, – старый призадумался. Пока прошелся по мастерской руками, ногами, глазами. Увидел ферзя, лежавшего в углу. Он оказался там в следствии своего заката. Это на самом деле не такая редкость, учитывая, что в шахматных клубах открывались тут же бойцовские клубы. Ломались доски об бошки за утерянный материал. Синяки светили по новой после удачной вилки. После шах часто до мата не доходили. Физически нельзя было. Поэтому фигуры по всей школе. И в наборах всегда не хватало статуэток, несмотря на то, как Самуил Тимофеевич часто их вырезает. Жаль. Поинтересовался, могу ли я ее взять. Мастеровой рассеяно кивнул, потирая лоб. Разглядев королеву на свет, оказалось, что на ней все еще есть запечатанная кровь. Так даже лучше. История! Положил в карман.
– Тяжело это просто – здесь находится постоянно, – сформулировал Самуил. – Поначалу думал – залягу здесь на пару дней, а дни уже в недели превращаются. Цены на съемное жилье растут и растут с каждым днем, будто издеваются.
– Если хотите, могу с мамой поговорить. Может, у нас сможете жить… – Старый друг улыбнулся, понимая прекрасно, что это невозможно. Понимание разделили мы вдвоем. Однако надо же порадовать старика, – он указал пустым стаканом на меня и произнёс:
– У тебя доброе сердце, Серый. Не дай коршунам этим воспользоваться, особенно в женском обличии. Они думают, что нам одно от них надо, а им только и нужны наши квартиры.
– Сейчас все поменялось, Самуил Тимофеевич.
– Надеюсь. Надеюсь, что поменялось. В некоторых отношениях хочется быть неправым. Для общего блага, знаешь…
– Вам просто нужно опять начать работать над проектом. Сам видел как вы можете по трое суток подряд без сна, питаясь только кофе и сигаретами, работаете над какой-нибудь пушкой, сделанной из микроволновки.
– Только ты знаешь, к чему это приводит. Создание таких «пушек» нужно оставить в прошлом. Теперь только бытовая техника да велосипеды пацанов. Больше пользы принесет, хоть и не перевесит это все чашу… Знаешь, в моем возрасте нужно уже думать о весах правосудия. Ну знаешь… Которые на последнем суде…
– Самуил Тимофеевич! Какой последний суд?! Вы его только приближаете такими мыслями. И выпивкой.
– Ты прекрасно знаешь, почему я пью и не попрекай меня этим, шкет.
– Доработайте свой прототип…
– Хватит об этом, наконец! Вот заладил! Две! Две темы, которые не люблю обсуждать, и ты их одну за другой расковыриваешь! Все! Все! Хватит на сегодня. Приходи еще, – он уже начинал хмелеть. Выйдя за дверь, посмотрел в длинный коридор. Не зная Самуила Тимофеевича так хорошо, возможно, действительно ушел бы. Полминуты спустя дверь открылась, и он меня спросил: