Опричное царство - стр. 5
Бороздин, как и обещал, прибыл с «тем самым человеком», который должен был отправиться в грядущий государев поход на Полоцк. Грузный, низкорослый, Василий Федорович взошел на крыльцо и, сняв шапку, троекратно поцеловался с сестрой, а затем представил ей своего спутника – высокого мужчину с жиденькой черной бородой и глубокими залысинами.
– Борис Хлызнев-Колычев, воевода в государевом войске.
Ефросинья учтиво кивнула в ответ и, поправив плат на голове, пригласила гостей в дом. Перекрестившись у образов, сели за стол. Наглухо закрылась дверь.
– Владимира нет, уехал в полк, – объявила Ефросинья, сидя во главе стола.
– Ведаем, – отмахнулся с безразличием Бороздин и тут же принялся за еду. Не скромничал и Хлызнев, жевал быстро, жадно. Ефросинья пристально изучала его, боясь, как бы не был он подосланным государевым лазутчиком.
– Да не сумуй, Ефросинья, – сказал Бороздин, угадывая мысли сестры, – не был бы я в нем уверен, не сидел бы он здесь! Уж поверь!
Но Хлызнев даже не обернулся – понимая, что речь идет о нем, он продолжал есть.
– Ну и как нынче государь к походу готовится? Кто идет? – деловито поинтересовалась Ефросинья, искоса глядя на гостя. Обычно бабам не следовало задавать подобные вопросы, но Хлызнев знал, что это за женщина, поэтому ответил с такой же деловитостью:
– Великое войско собирается. «Павлины» государь хочет везти…
– Пушки то, – пояснил Бороздин.
– На кой мне пушки ваши? – с гневом вопросила княгиня. – Кто в поход сбирается, поведайте!
– Князья Бельский, Мстиславский, Шуйский, Серебряный, Щенятев, Курбский, братья Шереметевы, – перечислял Хлызнев, – татарские царевичи, ногайские…
– А из Захарьиных есть кто? – с блеском в глазах спросила Ефросинья.
– Только лишь родня их – Яковлевы, Горенские, Телятевские. Все в свите государевой. Подле него и Михаил Темрюкович, брат царицы…
– Царицы, – протянула Ефросинья, и в лице ее явно читалось презрение. Царь год назад женился на Марии Темрюковне, дочери кабардинского князя. О ней всякое говорили. Черноволосая красавица с хищным взглядом и злобной улыбкой мало походила на добродушную и мягкую покойницу Анастасию. Всем видом своим выражавшая похоть, царица Мария с упоением улавливала каждый мужской взгляд, обращенный на ее сочное тело, и скалилась, сверкая своими черными глазами. Ефросинья, как и многие другие, считала ее дикаркой, недостойной быть русской православной царицей.
– Я слышала, эта дикарка еще и беременна, – со злобой проговорила Ефросинья, проведя пухлой морщинистой рукой по узорчатой скатерти.
– Все одно, кроме Владимира престол занять некому! – успокоил ее Бороздин.
– То дело еще не решенное! – отмахнулась княгиня и снова пристально взглянула на Хлызнева. – Ведаешь, зачем позвали?
Он безмолвно кивнул.
– Едва войско засобирается выступать, тотчас отправляйся в Литву, к самому гетману Радзивиллу, да доложи ему о том, что поход учиняется. Глядишь, успеет силы собрать. И потом доложи, что средь бояр есть друзья короля Сигизмунда. Когда Иоанна отобьет от Полоцка, скажи далее, что хотят бояре нового царя на стол посадить, и тогда…
Ефросинья остановилась, едва речь должна была зайти о городах, которые так хотела заполучить Литва. О том позже! Усмехнулась краем рта и взглянула на брата.
– Ежели случится большое сражение и царь погибнет, все будет намного проще. Москву возьмем сами и Захарьиных оттуда выбьем…