Оправдать любой ценой - стр. 7
В один из дней к нему подошел закоренелый по количеству татуировок и манере речи зэк.
– Слушай, брат, да не рви ты себе жилы. Работа здесь бесконечная, как и люди. На кой оно тебе надо, здоровье тут оставлять. Ты по виду первоход, так еще и, по ходу, политик. Не похож ты на заказника. Сильвестр, – он протянул руку и показал на другого заключенного, – вон Север у нас киллером подрабатывал, так у него на морде написано, что он душегуб.
Север улыбнулся, сверкнув пятью золотыми зубами.
– Тимур. А как тут вообще с охраной?
– Если бежать собрался, не советую. От двух до пяти пришьют к твоим восемнадцати.
– Да нет, я для себя интересуюсь. Мало ли за то, что плохо работаю, в карцер попаду.
– Не кипишуй, за это в карцер не кидают. Если шелестеть особо не будешь, отсидишь свои десять-двенадцать и выйдешь по УДО.
– УДО?
– Условно-досрочное освобождение. Что‐то вроде скидки на твой срок, если ведешь себя хорошо. Выслуживаешься перед охраной и администрацией, лишний раз кипиша не наводишь, работаешь как проклятый и вообще правил не нарушаешь – собачья жизнь!
Тимуру стало грустно от таких перспектив, но он все же нашел в себе силы улыбнуться. Радовало, что хоть контакт с сокамерниками понемногу налаживается.
Он стал много разговаривать с местным контингентом, в том числе и с заключенными из других камер. Среди них он нашел бывших участников «Востока», которые были не прочь поговорить о Балу.
– Мразь он, – коротко высказался востоковец Псих, – мы с Лесничим еще до того, как он старшим стал, это знали. Человек вообще без башки, а как жареным пахнет, так он в кусты и как бы не при делах.
– Ага, как там в книге‐то было – изворотливый ум поэта отговорку найдет на все, – добавил Якут, туша бычок об урну, – только знаешь, хату, которая с краю, сжигают первой.
– Раньше об этом думать надо было. Сейчас‐то что воду лить. Выйду – завалю его.
– И обратно сядешь.
– Ну и правильно. Мне тут больше нравится. Ничего меня не держит на свободе. Сам посуди, у меня ж нет никого: мать с батей умерли, когда я еще в Афгане был; сестра свинтила в Финляндию; ни жены, ни детей не было никогда.
– С одной стороны, завидую тебе, – Якут закурил еще одну сигарету, – у меня семья большая: трое младших братьев и сестер, жена, двое детей, да старенькие и неходящие мать с отцом. В крайнем письме узнал, что даже младшие все работают, чтобы на кусок хлеба хватило, а я тут сижу. Стыдно стало даже сигареты у них просить. С другой – не было бы их, я бы ни о чем не думал. Жил бы сегодняшним днем, а завтрашние проблемы оставлял для себя завтрашнего. Вот только в трудную минуту никто тебя не поддержит. Ты как думаешь, Тимур?
Тимур сначала не понял, что обращаются к нему. Он даже представить не мог, что заключенные замечают его присутствие, не то что заговорят с ним.
– Да я как‐то и не думал об этом.
– У тебя времени еще много подумать, – донеслось ехидно замечание откуда‐то сзади.
– А ну цыц там, пооткрывали хлебожуйки свои.
Смех сразу прекратился. Видимо, бывшие востоковцы имели авторитет в этой тюрьме.
– У меня только брат есть, Виталя. Так я как с Афгана вернулся, он для меня всем стал. Куда я, туда и он. В бизнесе мне помог, по дому, если что вдруг сломается, он тут как тут, да и в тяжелые времена не давал мне все бросить – без него я бы не стал тем, кем я являюсь сейчас.