Операция «Карантин» - стр. 38
В Каир самолёт прибыл поздно ночью, и когда Никита ступил на бетон лётного поля, ему показалось, что чище воздуха он не вдыхал никогда. Основательная тряска самолёта подняла в трюме такую пыль, что дышать было невозможно, а Никита стал похож на скотника, только что вычистившего хлев. И воняло от него как от настоящего козла.
В зале для транзитных пассажиров к Никите, как он и предвидел, никакой представитель российского посольства не подошёл, а чистенькие, ухоженные пассажиры шарахались от него как от зачумленного. Естественно, Никита не стал разыскивать мифического Постышева, даже существуй таковой на самом деле. Он приобрёл билет до Москвы на ближайший рейс и юркнул в туалетную комнату.
Здесь он умылся, а носатый араб с видимым отвращением кое-как вычистил его одежду – на стирку и глаженье времени до посадки в самолёт не было, хотя соответствующая служба в аэропорту имелась. Но следующий прямой рейс на Москву был почти через сутки, и Никита махнул рукой на свой внешний вид. Вонь уменьшилась, однако всё равно ощущалась. Но от предложения араба освежить одежду хвойным дезодорантом Никита наотрез отказался. Эффект мог получиться убийственным. От сочетания запахов хвои и хлева пассажиров могло начать мутить и без воздушных ям.
К счастью, пассажиров в самолёте было немного, а в салоне второго класса и вообще не больше десятка. Никита сел в кресло у иллюминатора в свободном ряду, пристегнулся и, чтобы не вступать в разговоры со стюардессой, закрыл глаза, якобы собираясь спать. Одного не учёл – что летел он рейсом не российской авиакомпании, а германской. Стюардесса тотчас оказалась рядом, деликатно «разбудила» его и вежливо предупредила, что отправляться в сон он может только после взлёта самолёта и набора высоты. Заодно предложила одеяло. И всё это она сообщила с такой радушной, лучезарной улыбкой, будто их «боинг-747» был предназначен исключительно для перевозки грязных и вонючих пассажиров. Правда при этом она стояла несколько поодаль и к Полынову не наклонялась.
Никита хотел было извиниться за свой внешний вид, но, наткнувшись на заученно приветливый взгляд стюардессы, понял, что ей абсолютно всё равно, чистил ли её пассажир прямо перед посадкой в самолёт унитазы в общественном туалете или же попросту не мылся со дня своего рождения, соблюдая религиозный обет. Поэтому он не стал плести небылицы в своё оправдание и согласился взять одеяло.
Пронаблюдав в иллюминатор, как лайнер разгоняется по взлётной полосе и ложится на курс, оставляя слева по борту бесконечное море огней ночного Каира, Полынов накрылся одеялом и смежил веки. Теперь уже по-настоящему, без всякого притворства, хотелось спать. Прощай, Африка, быть может, навсегда.
Все три часа полётного времени Никита проспал сном младенца. Разбудила его всё та же неизменно заботливая стюардесса, указывая пальчиком на мигающие на стене надписи, регламентирующие поведение пассажиров перед посадкой. Никита послушно вернул спинку кресла в вертикальное положение, отдал стюардессе одеяло, пристегнул ремни безопасности. И от нечего делать вперился в белесую предрассветную муть сплошной облачности за иллюминатором. В душе имелось два страстных желания. Первое – содрать с себя одежду, залезть под душ и долго с наслаждением мыться. Второе было более прозаическим – страшно хотелось зевать. За неимением возможности немедленно осуществить первое желание, Никита во всю осуществлял второе. Тем более что оно хорошо снимало боль в ушах, возникающую от перепада давления при снижении самолёта.