Опер. Девочка на спор - стр. 4
Раздраженно закатив глаза, делаю шаг вперед, вставая вплотную к бабке.
— Пропустите.
Она вновь поджимает губы, недовольно сопит, но отходит в сторону. Достала! Вот реально весь дом достала. Участковый уже не знает, куда от нее прятаться. И это баба Зина еще не знает, что я работаю в органах. Не афиширую свою деятельность от греха подальше. Как в том анекдоте — пусть лучше проституткой считают...
Поднимаюсь в квартиру. Тагги и правда жалобно поскуливает под дверью и стучит об нее лапой. Открываю, щенок в голове, но уже мощный пес внешне, радостно виляя хвостом, запрыгивает на меня.
— Тагир, фу! — смеюсь я.
Единственный мужчина, который не вызывает у меня ужаса или раздражения. Ему я могу улыбаться. Наверное, поэтому он получился такой вот добряш. А может, благодарен за то, что спасла его от усыпления еще щенком.
Знакомые из питомника позвонили. Бракованный, никто не берет. Это сразу была моя собака. Я почувствовала, как мы с ним необходимы друг другу.
— Ну все, Тагир! — включаю строгую хозяйку. — Сидеть. — Он плюхается на задницу и смотрит на меня, склонив голову набок. — Ругаются на тебя, между прочим. Нельзя скулить.
Стафф дергает ушами, реагируя на изменения тона. Все понимает эта шерстяная задница. Сами они бракованные…
— Гулять, — снимаю поводок, цепляю крепление к ошейнику и вывожу Тагги в подъезд.
Баба Зина, чтоб ее, как раз поднимается. Охает, увидев нас, и начинает демонстративно креститься, а Тагир — рычать на нее в ответ.
— Демон. Как есть демон, — стонет бабка.
— Вы просто руками не машите, баб Зин. Он перестанет думать, что вы нам угрожаете.
— Что? Я?! Да это ты и твоя собака… — верещит она на весь подъезд.
— Рядом, — говорю Тагиру. Он послушно идет у моей ноги мимо истеричной бабы Зины.
Долго гуляем с ним на специально отведенной площадке. Играем в мяч, в палочку, отрабатываем команды и уставшие, но довольные возвращаемся домой.
Вместе готовим еду, смотрим телевизор и уходим спать около полуночи. Тагир ложится у кровати, я закрываю глаза и слушаю, как он сопит.
— Пожалуйста, нет… Не надо. Не трогай!
Резко сажусь, проснувшись от собственного крика. Сердце колотится в горле, дыхание сбилось, руки дрожат, а подушка снова промокла от слез.
Стафф смотрит на меня с тревогой. Подходит, кладет морду на колени. Провожу ладонью между его ушей, показывая, что очень ценю беспокойство единственного настоящего друга.
Пересаживаюсь за столик у открытого настежь окна, раскрываю потрепанную папку с альбомными листами и, продолжая дрожать, простыми карандашами рисую резкие линии. Много-много резких линий. Получается комната или тоннель, имеющая вместо тупика черный провал, а на стене тень с неестественно длинными руками и маленькой головой.
Последняя слезинка падает на рисунок. Растираю ее, пачкая подушечки пальцев. Поворачиваю голову к окну, а там светит солнце раннего весеннего утра. На ветке тополя сидит смешной нахохлившийся воробей и смотрит на меня с претензией.
Нервно улыбнувшись ему, закрываю папку, бросаю карандаши рассыпанными и отправляюсь на кухню. Собираю хлебные крошки, подсохшую горбушку ржаного, который лежит тут уже... сколько? Не помню.
Возвращаюсь в комнату и высыпаю крошки на подоконник. Тагир с интересом наблюдает за мной.
— Нельзя, — говорю ему и ухожу в душ.