Опекун - стр. 12
Она кивает, а уголки губ на миг превращаются в улыбку. Неприятная улыбка.
Меня начинает тошнить.
Глава 6
Я стою перед дверьми в кабинет, куда меня проводила домработница и тереблю край футболки. Одежда на мне мятая и несвежая, в подмышках образовались и засохли пятна пота, на животе несколько капель рвоты, которые я безуспешно пыталась отмыть малом. Я бы приняла душ, но переодеться не во что. После разговора с Питбулем разрастается сомнение, что меня отпустят домой. Опекун уже решил мою судьбу, мне лишь остается выслушать условия.
Буду ли я спорить? Скорее всего.
Выиграю ли я спор? Нет.
Выдохнув, стучу и не жду приглашения. Просто вхожу. Дверь не закрыта.
Здесь светло, что странно. В остальной части дома немного мрачно: много камня, дерева и бетона. Пещера есть пещера, а кабинет опекуна отличается. Высокие окна, через которые льется свет. Широкий стол из светлого дерева, шкафы с книгами. Много книг. Очень-очень. Я, наверное, не перечитала и десятой части от того количества, которое книги занимают на полках. И пока я хлопаю ресницами, рассматривая кабинет, до меня доносится голос опекуна. Он стоит за спиной.
– Проходи.
Я вздрагиваю от неожиданности и подпрыгиваю, будто пойманный на месте преступления воришка. Отскакиваю, пропуская его вперед. Ошалело смотрю на человека, которого ненавижу всем сердцем, и который так легко проходит мимо.
За семь лет, пока длится его опека надо мной и бизнесом семьи, мы не стояли так близко друг к другу. А теперь за неполный день на расстоянии вытянутой руки – дважды.
Прикусив губу, чтобы не выпалить свое возмущение, на которое по факту не имею права, покорно следую за ним, готовясь к обороне.
Смотрю ему в спину. Кажется, это скоро войдет в привычку – вот так следовать по пятам и разглядывать плечи, обтянутые светло-серой тканью рубашки и прямую спину.
Опекун приближается к столу и, обернувшись, указывает на стул. Видимо, туда я должна сесть, но ноги против воли останавливаются в полуметре от стула и я замираю, разглядывая опекуна. Он хмурится, расценивая это как жест неповиновения, и повторяет:
– Садись.
Делаю пару шагов и плюхаюсь. Несмотря на всепоглощающую ненависть, я его боюсь. Для меня опекун всегда был тем, кого ребенок старается избегать. Вот я избегала и видела его так редко, что не могла считать частью семьи. А ведь он был той самой частью, самой мрачной и самой неродной.
Опекун, то есть Ян Давидович Нармаев был сводным братом моей матери и тем, кому безоговорочно доверял мой отец. Они считали его идеальным кандидатом, я считала его своей главной проблемой. Смерть родителей принесла мне лишь бесконечное горе, а его вечно недовольный взгляд и команды, заставляющие трястись от страха, только усугубляли положение.
Мы ненавидели друг друга.
Он занимает место напротив – в хозяйском кресле. Немного разворачивает кресло – это чтобы меня не видеть. Я морщусь, но держусь. Не стоит кусаться, пока все не выясню. Смотрю на опекуна, подавляя желание отвернуться. Он похож на моего директора в школе, и я бывала в кабинете директора раза три каждый учебный год. Но причина была иной. Обычно меня хвалили, холили и лелеяли, лишь бы наследница богатой семьи ни в чем не нуждалась, а деньги продолжали поступать. Ведь опекун обеспокоился тем, чтобы школа получала благотворительные взносы, а я оставалась анонимной (по большей части) ученицей, на которую почти не обращали внимания.