Опасный синдром - стр. 13

2.3

На поцарапанную поверхность тумбочки лег диктофон. Пока доктор отсутствовал, Мария успела пожалеть о принятом решении. Она не любила разговаривать с людьми, особенно рассказывать о себе. Единственным способом общения с миром, который она признавала, была музыка. Она точно передавала все ее чувства, мысли, переживания.

Нажатие на кнопку, и крошечный красный огонек возвестил о начале записи.

– Расскажите о вашей семье, – Кларк сел на стул у кровати.

Мария медлила. Она не знала, с чего начать. Доктор терпеливо ждал, будто понимал ее состояние.

– Рита, моя мать, умерла при родах. Я ничего о ней не знаю, кроме того, что она была очень красива – видела ее на фотографиях в семейном альбоме. Отец о ней не рассказывал. Через четыре года после ее смерти он женился на Кейтлин, своей костюмерше.

– Какие у вас были отношения с мачехой?

– Прекрасные. У нее не могло быть детей, и она относилась ко мне как к дочери. Она говорила, что полюбила меня еще тогда, когда я была в материнском животе. Она дружила с Ритой, но на мои расспросы о маме отвечала только, что та была самой замечательной женщиной из всех, что ей довелось знать.

Мария не раз слышала, что знакомые за глаза удивлялись, как импозантный Джонатан Соул после смерти красавицы-жены мог связать жизнь с такой дурнушкой – большеротой, с глазами чуть навыкате и очень худой. Некоторые подозревали, что она его приворожила, но ее секрет состоял в теплом, добром сердце, которым она обладала.

– Кейтлин оставила работу ради меня. Заступалась, когда отец был не в духе. Он всегда много требовал, а Кейтлин пыталась изо всех сил урвать для меня кусочек детства. Даже просила Розу, помощницу по хозяйству, приводить к нам дочь, мою ровесницу, чтобы я могла хоть с кем-то побегать по саду.

– Отец был слишком строг с вами?

– Он лепил из меня знаменитость. Говорил, что талант – это выдумка лентяев. На самом деле— это не более чем ежедневный адский труд, когда ты жертвуешь сном, посиделками с друзьями, отношениями с противоположным полом и с родными людьми, да всем, чем только можно пожертвовать, ради цели,– я горько улыбнулась.– Отец любил играть. Он играл потрясающе. Дом полнился мелодиями, завораживающими меня и Кейтлин. А потом… Потом его руки изуродовал артрит. Он очень переживал, срывался на нас. Из первоклассного пианиста получился ужасный учитель. Он ругал меня за каждую фальшивую нотку, отчитывал за то, что я недостаточно усердна, недостаточно музыкальна, недостаточно умна. А как-то сказал, что врачи ошиблись с выбором. Мне тогда было семь. Я поняла, что он имел в виду, только гораздо позднее— он винил меня, может, и неосознанно, в смерти матери. Кейтлин говорила, что всё из-за моей внешности. Я слишком напоминала ему Риту.

– Его не интересовала моя успеваемость в школе. Он говорил: тому, кто играет как бог, простят, если он не знает, где находятся Гималаи. Не распыляйся на второстепенное, иди к цели. Только цель была его, а не моя. Мне просто до безумия нравилась музыка, а известность совершенно не волновала. Моя цель заключалась в том, чтобы заслужить его одобрение и любовь. И я ее не достигла, как ни старалась. Знаете, какие были его последние слова? Не запори выступление! Он даже не обнял меня на прощание. Просто сел в машину и укатил вместе с Кейтлин в аэропорт. Они собирались на отдых в Испанию. За двадцать минут до моего выступления мне позвонили из полиции и сообщили, что мои родители погибли в автокатастрофе. Перед глазами всё плыло. Я еле дошла до рояля. Но я не могла подвести Джефа, убедившего старшего священника Риверсайдской церкви, что никому не известная пианистка сможет сыграть лучше любого органиста. Я не могла подвести отца и запороть всё. Отец так и не узнал, что я ничего не запорола.