Опасный любовник - стр. 5
И что в ужасе спрашивала Маша, я так и не поняла.
****
Кирилла родители увезли из нашего особняка сразу после драки.
Два высоких старика Фролов и Малышев расцеловались в холле, попрощались рукопожатием и о чём-то договорились.
Алексей, худощавый, с красивой сединой в волосах и усах. Ему скоро семьдесят лет. Но он выглядел моложе, очень хорошо соображал, и никакие признаки старости на его мозговую деятельность не влияли.
Он вернулся к нам. В этот вечер в доме было только трое его детей. Каспер уже вылетел, а я была не родная.
Отчим задержался на мгновение возле нас с Машей и Дашей, оценил нас троих взглядом и улыбнулся. Папочка улыбнулся – все гуляем и отдыхаем! Господин велел радоваться. Мы, как по приказу, улыбнулись ему в ответ.
Ни слова не сказав, Алексей ушёл к гостям.
Праздник подходил к концу. Можно было считать его удачным. «Сель скандаль» станет главной новостью местной гламурной тусовки. Как сын Фролова подрался с сыном Малышева, хотя речь уже шла о слиянии двух фирм. При этом Малышев напал первым и первым огрёб.
Мы ходили с Машей вокруг большой ёлки и ради своего удовольствия собирали с паркета упавший дождик, закидывая его обратно на хвойные лапы.
– Ты вообще знаешь, что такое плацебо? – возмущённо спрашивала я у сестры.
У Марии были боли в желудке, она обратилась к гомеопату. Тот выписал ей пить капельки: водичка с разбавленной в ней зелёнкой, три часа взбитая по часовой стрелке в специальном агрегате.
– Прекрати немедленно! Я не буду тебя слушать! – испугалась меня Маша.
Она меня не просто так боялась.
Дело было два года назад, когда Алексей решил нас с Машей взять с собой в деловую поездку до городу Парижу.
Машу, конечно, разнесло от напыщенности.
Как же!
Она сейчас покажет мне «деревне», как живут настоящие аристократы в культурной столице мира.
Тут надо сказать, что Мария Фролова была рождена в СССР и девочкой-подростком жила в бандитские 90-е, откуда и вытащила кучу нелепых стереотипов: «Гороскопы не врут», «Увидеть Париж и умереть». И ещё много какой стрёмной лабуды, которую к сорока годам было не выжечь из её головы.
Париж! Париж!
Я сказала, что она не сможет насладиться Парижем, если не погуляет по его улочкам, не вдохнёт его воздух, не увидит его жителей.
Маша ещё в тот момент что-то заподозрила, но я включила всё своё красноречие и уломала тётку покинуть территорию отеля и сходить погулять.
Вначале мы проехались на метро.
Разнообразие африканских лиц сразило Машу наповал, и она стала жаться к молодой белой женщине в деловом костюме, которая строго смотрела на часы и слушала в наушниках музыку. За этой дамой мы вышли на грязной станции. Дама прошла к мирно спящим бомжам, натянула юбку на талию и, присев, пописала.
Маша пребывала в культурном шоке. Отпаивала я её водичкой в одном из отелей, где с балкончика открывался вид на Эйфелеву башню и разбитые, разрушенные фасады соседних зданий.
На Елисейских полях мы лицезрели бездомных, которых никто не гонял. И так как на метро возвращаться Маша не захотела, а туфли брендовые вдруг стали жать, мы сели на автобус.
Но не тот.
Чтобы пересесть, мы вышли в одном из странных районов города, где в домах не везде были окна, и над улочками сушилось бельё преимущественно чёрного цвета.