Опасные@связи - стр. 14

Чиновники, которых развелось больше, чем при короле, называли себя теперь «слугами народа». Те же, кто пользовался среди них наибольшим влиянием, предпочитали называться «друзьями народа». Но беда была в том, что никто из них не мог удержаться наверху долго. Так что наступило время, что гильотина стала угрожать шее покровителя моего квартирного хозяина, а вместе с его покровителем и ему самому. Он сказал, что мне лучше уйти. И я решила, что наступило время воспользоваться ядом.

Но мне пришлось уйти из дому, потому что мой «слуга народа» боялся, что смерть неизвестной женщины в тайнике, примыкающем к его квартире, может ему навредить. Мое исчезновение ему не помогло. Стоя на углу улицы, я видела, как за ним пришел патруль национальных гвардейцев и как его увели – думаю, в конечном итоге он лег под гильотину.

Но я все равно приняла яд. К сожалению, он оказался медленно действующим.

Разрешите, виконт, на этом месте прервать мой рассказ. Поверьте, я делаю это по соображениям исключительно эстетическим.

Что касается остального… Я согласна с письмом, которое вы направили Пенни. Сделали вы что-нибудь в духе старого своего hobby, о котором мы не так давно говорили?

Благодарю вас за откровенность, маркиза. Это более надежная гарантия нашей дружбы (вопреки все заблуждениям и ошибкам прошлого), чем любые заверения и даже общие интересы.

Дорогие маркиза и виконт!

Получив письмо, где вы пишете о необходимости быть осторожными, я задумалась, кто из моих друзей самый надежный. И я пришла к выводу, что хотела бы рассказать о вас только одному человеку. Я о нем очень высокого мнения. Надеюсь, что вы согласитесь со мной, какой он замечательный Но пусть он сам расскажет о себе!

Он не делает секрета из документа, который я вам посылаю, поэтому, я думаю, в моем поступке нет ничего неэтичного. Он немного смеется там над самим собой, но, я думаю, в этом тоже нет ничего дурного.

Главной особенностью, отличавшей Гарри М. Ланкастера среди других детей была ярко выраженная страсть к познанию. В остальном он не особенно выделялся – занимался спортом, разносил газеты, чтобы заработать карманные деньги, коллекционировал компьютерные игры. Заметно больше других тратил на книги. Не был ни особенно хорошим, ни особенно плохим – в его жизни были поступки, которых следовало стыдиться, хотя и не слишком сильно. Может показаться парадоксальным, что наиболее стыдно ему вспоминать, как он однажды вышел на крыльцо, запрокинул голову и прошептал: «Как хочу я познать все величие этого мира!» Казалось бы, чего тут стыдиться? Никаких свидетелей, не считая звезд и родительского дома за спиной. Но ему стало стыдно почти сразу же и не менее стыдно теперь, в момент написания этой биографии, хотя прошло уже более двенадцати лет. Почему?

Что стыдного в познании мира… если только действительно юный Гарри имел в виду всего лишь мир? Принимая как экспериментальный факт его чувства, стоит задуматься, чем они были вызваны. Например: КАКОГО ПОЛА БЫЛ МИР ДЛЯ ЮНОГО ГАРРИ?

В отличие от французского, немецкого или русского, слово «мир» отличается в английском языке полнейшей бесполостью. Но Гарри здесь, с нами, он сам может ответить на деликатный вопрос: для Гарри М. Ланкастера МИР БЫЛ И ОСТАЕТСЯ ОБЪЕКТОМ (ИЛИ СУБЪЕКТОМ) МУЖСКОГО ПОЛА. Как Творец в религии его предков. И это дает нам в руки ключ для объяснения иначе не объяснимого стыда Гарри. С миром для него всегда ассоциировался и продолжает ассоциироваться образ Отца. Познание же Отца является актом постыдным. Даже познание его величия.