Опасные игры - стр. 5

Все эти магазины были мне незнакомы. Все эти лица были мне незнакомы. Сердце забилось медленнее, оцепенение прошло, руки и ноги вновь обрели чувствительность. Беспокоиться было не о чем.

Когда я уезжала из Палм-Вэлли, тут было, прямо скажем, не очень, особенно по сравнению с соседними курортами, Палм-Спрингс и Палм-Дезерт. Теперь туда стоило приехать, в особенности тем, кто хотел увидеть красивый пейзаж местности, не омрачённой курсами гольфа и высокими квартплатами. Город стал другим. Как и я.

Ввиду новых перекрёстков и светофоров я не сразу разобралась, как выехать с главной улицы, но как только повернула к ферме, меня захлестнула волна ностальгии. Даже в воздухе витал тот же запах – горячего асфальта, сухих пальмовых веток, апельсиновых цветов.

Ферма была в самом конце дороги, по обеим сторонам которой выстроились длинные ряды пальм. Я заметила облака пыли, поднимавшиеся от тракторов. Судя по льняным мешкам, свисавшим с каждой пальмы, сезон урожая был в разгаре. Конечно, работа нашлась бы и мне. Правда, не самая гламурная – целый день под палящим солнцем, кожа облезает с носа, несмотря на шляпу и крем от загара, руки липкие и все в занозах, потому что то и дело приходится лазить вверх-вниз по деревьям. Но, по счастью, я никогда не была белоручкой.

Лишь заметив дом, где я провела период становления моей личности, я запоздало пожалела о своём решении сюда заявиться. Вид у дядиного жилища был, мягко скажем, паршивый. В прошлом оно представляло собой ухоженное ранчо и домик с черепичной крышей, окружённый, как рвом, красивым садом камней. Теперь его можно было бы принять за заброшенное, если бы не трактор и грузовик перед ним. Господи, у него был всё тот же трактор, который я в своё время училась водить, и он уже тогда еле двигался.

Я остановила машину и, волнуясь, вошла на ранчо, вытирая руки о джинсы. Я слышала вдалеке, со стороны деревьев, крики рабочих на испанском и воркование голубей, бродивших по потрескавшимся тротуарным плитам. Чудовищное чувство вины шлёпнулось на меня вслед за ветками пальм. В последний раз я звонила дяде два года назад, когда заехала в Вермонт. Хотела выслать ему денег, но он сказал, что у него всё в порядке и он в моей помощи не нуждается. Я всё равно хотела, но руки так и не дошли.

Теперь он, судя по всему, был в отчаянном положении. Да уж, это нас сближало.

Я глубоко вдохнула, подойдя к дому и заметив, что коврик у двери всё тот же, вышитый дядиной покойной женой. Он покрылся чёрной плесенью и расползался на части. Я надеялась, это не символ.

Я быстро постучала и отдёрнула руку. Подождала, огляделась. Никто не шёл за мной по пятам, но некоторые привычки остаются с нами надолго. А быть чересчур осторожной – отличная привычка для такой девушки, как я.

Я собиралась постучать ещё раз, но дверь чуть приоткрылась, и я увидела взирающий на меня в щёлку знакомый глаз.

– Дядя Джим, – я широко улыбнулась. Он нахмурился и распахнул дверь. Дядя оглядел меня снизу вверх и сказал:

– Твою ж мать.

– Прости, но ты сама понимаешь, что тебе нельзя тут остаться, – сказал дядя Джим, сидя на пыльной кухне и наливая мне очередной стакан чая со льдом. Кристаллики, не растворяясь, кружили у дна, как обломки, подхваченные торнадо. Я глубоко выдохнула через нос, стараясь скрыть разочарование. Я пробыла тут уже больше часа, и мы не пришли ни к чему, кроме того, что мне тут не рады.