Опасности путешествий во времени - стр. 13
Речь для вас сочинил отец или кто-то из взрослых?
Отец или кто-то из взрослых оказывал на вас влияние?
Отец или кто-то из взрослых внушил вам предательские настроения?
С трудом шевеля запекшимися губами, я бормотала: «Нет, нет и еще раз нет!»
Вопросы повторялись снова и снова. Неустанно, по кругу, несмотря на мое упорное «нет».
Но куда коварнее оказались их вариации:
– Не отпирайтесь; ваш отец Эрик Штроль сознался, что влиял на вас. В чем выражалось его влияние?
Я понимала: меня хотят провести – поэтому выдавила:
– Ни в чем. Папа ничего подобного не делал.
Голос посуровел:
– Ваша мать, Мэделин Штроль, созналась, что влияла на вас вместе с отцом. В чем выражалось их влияние?
Рыдая, я продолжала твердить:
– Неправда! Никто на меня не влиял…
Конечно, я лукавила. Как родители могут не «повлиять» на детей?! Мои влияли на меня всю жизнь – не столько словами, сколько поступками. Мне достались замечательные, любящие папа и мама. Они учили нас с Родди: душа – внутри. Свобода воли – внутри. Если вокруг тебя – в государстве – нет души, там нет и свободы воли. Доверяй внутреннему, не внешнему. Слушай свое сердце, а не государство. Разумеется, я не выдала родителей, ни словом не обмолвилась об их бунтарских разговорах.
Очевидно, я потеряла сознание, а очнулась в панике от чудовищного шума. Что это – новая, звуковая форма пытки? Чего они добиваются? Разрыва моих барабанных перепонок? Сумасшествия? Все мы слышали о допросах с применением пыток. Однажды Родди вернулся с работы домой и дрожащим, срывающимся от волнения голосом стал рассказывать об «экспериментальных методах», которые отдел госбезопасности активно опробовал на приматах; он говорил до тех пор, пока мама, зажав уши, не попросила брата замолчать.
Оглушительный звук резко прекратился. Следователи возобновили допрос.
Вскоре они пришли к выводу, что я слишком взбудоражена: мозговые волны стали хаотичными, и невозможно было понять, где правда, а где ложь. Меня вытащили из аппарата и воткнули в вену иглу с мощной «сывороткой правды», а затем опять и опять бомбардировали одинаковыми вопросами и слышали одни и те же ответы. Павшая духом, вконец измученная, я отказывалась произнести то, чего добивались дознаватели: что предательские мысли внушил мне отец или оба родителя.
Я не оговорила никого – ни учителей, ни превратившегося теперь в заклятого врага директора.
После ненавистного СГМ меня привязали к низкому, похожему на электрический стул креслу, опутанному проводами, и пустили ток. Разряды острыми ножами вонзались в тело. Я закричала и обмочилась. Допрос продолжился.
По сути, мне задавали единственный вопрос, периодически перефразируя его в попытке сбить меня с толку:
– Кто написал за вас речь? Кто внушил вам предательские настроения? Назовите имена сообщников.
Сигнал поступил от вашего брата Родерика. Брат уличил вас в государственной измене и подрыве авторитета властей.
От безнадежности я зарыдала еще сильнее. Из всего, что наговорили дознаватели, из всего, в чем меня пытались убедить, лишь информация о Родди – его доносе – казалась достоверной и вполне предсказуемой. Вспомнилось, как Родди жал мне руку с кривой ухмылкой, предназначенной исключительно мне.
Поздравляю, Адди!
Дисциплинарные меры
Наутро меня выволокли из камеры и потащили в Дисциплинарный отдел.