Опальные воеводы - стр. 2
Перед вами – не просто военная история. Восстановить историческую справедливость, воздать должное нашим предкам, ратоборцам и страдальцам за свободу Родины – этому посвящена книга. В ней немало батальных сцен. Много насилия и жутковатых подробностей, есть страницы, с которых буквально капает кровь. Не для любителей любовных романов с неизменным счастливым концом это издание. Для тех, кто хочет приобщиться к Истине. Живые, иногда жестокие сцены написаны А. П. Богдановым на основании достоверных глубоких знаний о культуре и языке, о быте и тонкостях поведения наших предков. В этих деталях порой путаются романисты, их побаиваются (утонешь!) историки. В этой книге достоверность исторического контекста верно служит воссозданию во всей возможной полноте нравственных подвигов наших предков, того русского духа, который стал основой единства и величия нашей страны.
Александр Таланов
Часть первая. Исход
Глава 1. Бегство победителя
На юрьевский[1] замок наползал холодный вечерний туман. Из окна было видно, как он проглатывает сыро поблескивающие камни рва, между которыми ещё чуть-чуть, только начав свой путь к свету и гибели, пробиваются зелёные стрелки травы. Туман полз в узкие окна рыцарского зала, собираясь каплями на матовой поверхности развешанного по стенам оружия, заставляя ёжиться собравшихся в зале людей. Жаркое пламя огромного, выложенного гранитом камина обжигало обращенные к нему лица, но не могло изгнать из-под стрельчатого потолка влагу и хлад и ещё то странное, связывающее людей чувство бесполезности усилий, которое появляется, когда в их круг входит смерть.
– Решайся, князь! – сказал, отворотив лицо от камина, рослый человек в польском кунтуше. – Топор занесен, и на Руси тебе нет спасения от маньяка.
– Решайся, – повторил другой. – Рыцарю недостойно дать зарезать себя, как скотину! Нет измены в том, чтобы унести своё горло от зневоленья. Вот закрытые листы короля Сигизмунда и гетмана литовского Радзивилла. Вот ещё послания: вся польская и литовская шляхта желает ласково принять знаменитого полководца!
– Решайся, Андрей Михайлович! – проговорил человек в подбитом железом кутке, с сабельным шрамом через лицо. – Литовская Русь ныне лучше Московской. Все мы, твои верные слуги, пойдём за тобой хоть в Литву, хоть на плаху!
– Жена твоя и мать, – продолжил четвёртый, – рады лучше умереть, чем видеть твою позорную казнь или даже слышать о ней. Едем, княже!{1}
Тот, кому говорились эти слова, стоял поодаль от камина, в тени, тяжёло опёршись о края бойницы, глядя в призрачную стену тумана. Он не отвечал и, казалось, не замечал ни холода, ни нервной дрожи обращенных к нему голосов.
В сером тумане виделись князю Андрею Михайловичу Курбскому солнечные блики, как бы переливавшиеся со светлых маковок московских церквей на сверкающее оружие молодых воинов. Виделись ему играющие под ратниками кони, малиновая с золотым шитьем хоругвь выступающего из Москвы воинства, слышался звон копыт о свежие бревна улицы, приветственные клики столпившегося в переулках народа…
Сколько раз выступал он с московскими ратями на неприятеля?! Не помнилось. Зато осталось в памяти (и уж не забудется, покуда жив) светлое чувство радости воина, которому дано постоять за Святорусскую землю, защитить народ от ненавистного врага, освободить страждущих в плену братьев.