Размер шрифта
-
+

Онейрокритикон - стр. 6

. Отрешенный и раскрепощенный, я промчусь мимо Орла, чтобы быть свободным».

Небу обычно и впрямь – до земных ли морок?
Вроде бы ясен огонь основных откровений…
Но широка и вода Богоданных сомнений —
Как бы её одолеть-то в отпущенный срок?
Благодарю и за всякий попутный пустяк —
Запах бумаги, весны нерешительный холод…
Ради чего от Тебя я так больно отколот?
Ради каких мимолётных по-всякому благ?

Нелепый литературный централизм, установившийся в нашей державе, искажает картину поэтического мира, но вряд ли в силах ее изменить. Столицы живут своей жизнью, провинция своей. Поэзия, тем не менее, в пространстве ноосферы едина. О кризисе в поэзии или, наоборот, о ее рассвете говорить не стоит. По преимуществу, она слаба, вторична, остаточна, лишена связи с тайной бытия и центром мира. Нащупайте эту связь, и поэзия обретет силу. Я скажу даже большее. На мой взгляд, поэзия Гомера, Вергилия, Данте или Горация кроме множества эстетических преимуществ, обладала и государственно-образующей силой. При сильной поэзии возникает сильное государство, а не наоборот. И не о партийности я, и не о народности. Я о невероятной энергии, которой может обладать поэтическое слово. То слово, которое может «склеить двух столетий позвонки». Для меня неудивительно, что эта государственно-образующая поэзия может возникать в таких местах силы, как

Рифейские горы. Урал – опорный край державы. Этого никто не отменял. И поэзия Аркадия Застырца один из примеров этой опоры.

Вадим Месяц, Ясенево, 23 окт. 09 г.

… Ибо художество есть оплотневшее сновидение.

о. Павел Флоренский

1

Банный день

Я тобой одной пропитан,
Как мочалка – белой пеной
В сонный, ленный, златостенный
Деревенский банный день.
Накрахмалены и сбиты,
Пахнут жареной картошкой
На сухих дровах дорожки
Полотенец и простынь.
А пока бегу к колодцу,
Утро ночью обернётся.
Ночь возьмёт в кулак и спрячет:
Нету, нету – не иначе,
Спрячет баньку, спрячет дом.
Чуть весёлые от водки,
Глянем в избу к доброй тётке,
Дунем в окна огоньком.
Посидим, пригубим бражку,
Да грибочек-замарашку —
С вилки в зубы. Дай вам Бог!
Слышу «кушайте» и вздох.
Дверь всплакнёт – тепло повалит.
Выйду, мусля сигарету,
Отпущу гулять по ветру
Хмеля банного пожар.
Чёрт храпит на сеновале,
А быку щекочут ноздри
Звёзд развесистые грозди,
И в хлеву холодный пар.
Я тобой одной пропитан,
Словно леса рваный ритм —
Белым светом и землёй,
Словно ночи – зрячей тьмой

Старый дом

Чёрные слепые коридоры
Тянутся к раскрытому окну.
Отогну малиновые шторы
И на скрип решительно шагну.
Покаянной памяти примета,
Времени разодранного яд —
В голубых от времени портретах
Стены обречённые стоят.
На комоде, полон слёз и звона,
В колотые вставлен зеркала
Трёхдюймовый бюст Наполеона
Тёмно-бирюзового стекла.
В старый дом – любовная привычка —
Постучать, услышать гром ключа…
А в руках – пасхальное яичко
Да шафранный ломоть кулича.

Керчь

Ты шла по морю, мелью. Сна медуза
Сквозь грохот порта, уханье снастей
Плыла к тебе. Из всех моих страстей —
Ты страсть, из всех обуз – обуза,
Горячечная муть существованья!
Зуб на зуб у меня не попадал,
Когда в ответ на птицыны страданья
Кудрявый мальчик в тяжкий клюв совал
Свой пляжный коржик. Птица умирала,
Крылом укрыв коричневую кровь…
Так было обозначено начало
И двух морей набухшая любовь.

«Мы ждали ёлки, Рождества…»

Мы ждали ёлки, Рождества,
Страница 6