Она зомби - стр. 2
Нет, холодно на бетонном полу ей не было, потому что нервы и нервные окончания ее были уже мертвы, как впрочем и сам мозг, во всяком случае та его часть, которая хранит воспоминания, цвета, запахи, эмоции и мысли, и активно используется при жизни.
И все, что испытывала она теперь был только голод, невыносимый и бесконечный, принуждавший перемещаться и действовать только с одной единственной целью отыскания средства его утоления, коим могла быть лишь живая и горячая человеческая плоть и кровь.
Когда судорога в теле прошла, ей захотелось вдохнуть воздух полной грудью и что есть силы закричать. Вероятно, это были какие-то еще не до конца утраченные рефлексы прежнего живого организма, которые сами по себе вовсе даже не являлись каким-то особенным признаком или показателем жизни. Ведь, как известно, у мертвых тоже некоторое время еще продолжают, к примеру, расти волосы и ногти. И это вовсе даже не доказывает, что мертвое тело живо.
Она медленно поднялась, расправилась и с силой дернула руками со скрюченными, готовыми хватать и рвать все живое пальцами, после чего резко замерла и прислушалась.
Все звуки для нее теперь были совсем не такими как прежде, хотя сравнивать ей сейчас, конечно же, уже было не с чем, ведь память ее к этому времени перестала существовать и окончательно стерлась. Звуки в ее восприятии были глухими и долгими, словно в резервуаре, заполненном водой. Зрение тоже было теперь совсем иным. Мир был тусклым и мутным, вероятно из-за помутневшей роговицы, и, конечно же, совершенно бесцветным, в оттенках только лишь черного и серого, начиная от относительно светлого и до самого темного из тонов.
Да и не нужны уже были ее мертвому телу другие цвета.
Радоваться цвету неба или восхищаться зеленью травы она все равно не имела возможности, да ей это и не надо было уже вовсе. А чтобы найти средство утоления голода вполне достаточно было только лишь наличия возможности отличать движущиеся, живые организмы, от таких же как и она сама, трупаков.
В помещении с бетонным полом было сумрачно и относительно тихо.
Вентиляционные решетки с тихим свистом сквозили воздухом. Свет сочился откуда-то из коридора через паутину трещин и сколов на стеклянной двери.
И где-то там, за разбитой дверью была добыча.
Она поняла это по едва заметному шороху, вдруг долетевшему до нее.
Что это было она не знала, не понимала, но сразу же двинулась на этот едва слышный звук.
Под ногами заскрипели осколки стекол.
В коридоре она едва не зацепилась за перевернутый разбитый аппарат переливания крови, после чего просочилась через нагромождение больничных кушеток и кресел с перепачканными кровью матрасами.
Одна из ламп дневного света на потолке сыпала искрами, другие напряженно гудели.
В какой-то момент она остановилась и замерла, чтобы понять, откуда именно в длинном больничном коридоре со множеством выломанных дверей исходит звук.
И звук тут же повторился снова.
Кто-то негромко всхлипнул в одном из ответвлений коридора.
Она снова двинулась на этот звук и, всматриваясь в сумрак ответвления, замерла.
Это был ребенок.
Мальчик в дутой жилетке с капюшоном поверх рубашки с закатанными рукавами, джинсах и кроссовках.
Лет девяти, не больше.