Она - стр. 8
Мне не больно, я не подавлена. Более или менее раздражена, но это должно пройти. Я не практикую содомию по поводу и без повода, у меня даже немного шла кровь, но ничего страшного. Не густо. Никакого образа не сохранилось. А вот содержание сообщения, его тон – насмешка, обращение на «ты» – и презрительный оборот заставляют меня думать, что речь идет о наказании – наверняка связанном с моей работой или дьявольскими преступлениями отца, – и что это дело рук кого-то, кто меня знает.
Если не считать щеки, которую с помощью тонального крема и пудры я привела в божеский вид, у меня жуткие отметины на запястьях – там, где его руки зажимали их клещами, придавив меня к полу, – огромные синяки-браслеты, которые я скрываю под длинными рукавами. Но это и все, слава богу. Мне хотя бы не приходится, как тем, кому повезло меньше, распространяться о происхождении заплывшего глаза, выбитого зуба, костыля или еще чего похуже, я, по крайней мере, могу сама решать, с каким размахом действовать дальше, если я вообще хочу действовать. На самом деле я не могу заставить себя примкнуть к ним, пополнить их обширные ряды, не хочу носить это как отметину, как метку, уж не знаю, какой принадлежности. Я не готова вдобавок потерять мою работу, мне некогда разбрасываться, я должна отдавать ей все силы. Я по заслугам получила пост, который занимаю сегодня, но я также вполне осознала его эфемерность перед обрушившейся волной увольнений – ни у кого нет гарантий, все может случиться, некоторые отвернулись на минутку и все потеряли, – так что вот.
Моя мать снова достает меня по поводу отца. Она планирует это где-то на Рождество и напоминает, что это, наверно, последние дни, когда он будет в сознании. Не ответив, я вешаю трубку.
Я прихожу домой. Запираюсь. Проверяю двери, окна. Поднимаюсь в спальню. Марти прыгает на кровать, потягивается, зевает. Для дома я выбрала модель Guardian Angel, «ангел-хранитель», баллончик с парализующим газом – при каждом применении распыляются 6 мл активного вещества на скорости 180 км/час.
Я ушла от Ришара, прежде чем он узнал о моей связи с Робером Вангерловом, потому что не хотела понапрасну причинять ему боль. Причинить боль Ришару никогда не входило в мои намерения. Вообще-то, я думаю, мне было стыдно уже за то, что я сплю с мужем Анны, которая была – и остается – моей лучшей подругой. Но иначе впору было умереть от скуки, иначе впору повеситься, и вот однажды утром перед вами Робер Вангерлов, мужчина совершенно заурядный и бездушный, насквозь прозрачный, улыбающийся слегка глуповатой улыбкой, но вы говорите себе: «Почему бы нет?», вы колеблетесь, распыляетесь на миллиарды нерешительных клеточек, вот так и влипаете в интрижку, белый мужчина с намечающимся животиком, более или менее милый, но скучный, хотя и не самый плохой на свете любовник, но и только.
Он звонит мне и говорит:
– Анны не будет в конце недели. Мы…
Я останавливаю его:
– Робер, я сейчас нездорова.
– Да ну? Как это? Я буду здесь несколько дней.
– Я знаю, Робер. Ничего не могу поделать.
– Даже с презервативом?
– Да, мне очень жаль. Как прошла твоя поездка? Много обуви продал?
– Итальянцы нас обскакали. Даю себе год-два, мы еще повоюем.
– А на праздники ты будешь здесь? Я еще не знаю. Ничего не решила.