Она доведена до отчаяния - стр. 50
Я кое-как встала и пошла вниз по лестнице, размазывая слезы.
– Все-таки мне непонятно, – произнес Джек, перегнувшись через перила. – То ты хохочешь во всю глотку, а через секунду… Ну что с тобой такое?
Со второго этажа я слышала, как он стучит в дверь черного хода и зовет меня. Я не брала трубку телефона, и звонки эхом разносились по дому из коридора. Джек всего лишь пытался нас развеселить, успокаивала я себя. Неудивительно, что со мной в школе никто не общается – я же веду себя как слабоумная.
Вернулись мама с бабушкой. Я сидела на кровати с учебником по естествознанию на коленях. Бабка прошла мимо моей комнаты, ворча что-то о хулиганах, пивных банках и частной собственности приличных людей.
Мама вошла, присела на кровать и откинула мне челку со лба:
– Я выбила страйк и еще дважды сбила одну оставшуюся кеглю. Как самочувствие?
Я пожала плечами, не отрываясь от учебника:
– Устала, и мне тут надо дочитать, так что, если не возражаешь…
– Хорошо, детка. Спокойной ночи. Я тебя люблю.
Несколько секунд она ждала, чтобы я тоже сказала, что люблю ее. Я хотела это сказать – рискнуть и сказать, но слова не шли с языка.
Потом, сидя в темноте, обхватила себя руками, и думала о дяде Эдди. Невозможность вздохнуть там, на площадке третьего этажа, и неспособность с этим справиться – должно быть, это ощущают утопающие.
Правый, оцарапанный бок болел, и на руке была длинная ссадина.
Я еще не спала, когда Рита вернулась с работы. Наверху негромко бубнили голоса. Ступня у меня дергалась и не желала успокаиваться. Мозг не отключался. Там, на площадке, в меня внизу что-то уперлось, когда он оседлал меня и защекотал, – не то его локоть, не то колено. Они же с Ритой женаты, во имя всего святого, у них скоро будет общий ребеночек! Я поступаю как свинья и дура. Я просто жалкая личность.
«А ты умеешь хранить секреты?» – допытывался он у меня.
– Сахар положить или и так сладкий? – услышала я приторный голос бабки, спустившись утром в кухню. За ночь гроза прогнала липкий, тяжелый зной. Прохладный бриз шевелил планки жалюзи в гостиной.
На кухне взгляд метнулся от полосатой рубашки Джека к бабкиной улыбке и зафиксировался на коричневой картонной коробке посреди стола. Джек сидел на месте моей матери, а мать сидела на моем, по уши въевшись в пончик.
– Ну, вот и Долорес! – объявила бабка с фальшивым энтузиазмом. Она подтянула к столу табурет и похлопала по сиденью: – Присядь и попробуй восхитительные пончики, который принес нам мистер Спейт.
Джек поднес к губам одну из наших кружек с кофе и улыбнулся.
В комнате пахло лосьоном после бритья. Его белая в красную полоску рубашка выглядела такой новой и свежей, что на секунду я усомнилась, уж не придумала ли я вчерашний вечер.
– Эй, Долорес, – позвала мать, – как понять, что у тебя в холодильнике побывал слон?
На ее блузку цвета хаки попала сахарная пудра. Улыбка Джека больше, чем когда-либо, напоминала усмешку дяди Эдди.
– Не знаю.
– На сливочном масле следы останутся, – и они с бабкой широко улыбнулись в ожидании моей реакции.
– О, – сказала я, – какая хорошая шутка.
В коробке было три пончика со взбитыми сливками и джемом. По настоянию матери я взяла один и положила себе на тарелку.
– Малышка Рита привыкает к новому графику? – спросила бабка.
– Ну, вчера она притащилась домой, кивнула мне, как случайному знакомому, и накрылась одеялом с головой. До сих пор храпит наверху.