Он пишет мою книгу! - стр. 9
Другая, во всяком случае постоянная, настоящая женщина появилась у него года через два после развода. А уходил он просто потому, что устал жить с мамой.
Я люблю её. Несмотря на все наши недопонимания, на разные взгляды на мир – люблю. Потому что жалею.
Или потому что ментальная пуповина и правда существует и крепко держит детей и матерей.
Иногда я думаю, что мама тоже любит меня, только когда меня есть за что пожалеть. Разбила колени в третьем классе? – ах ты моя кровиночка-доченька-ягодка-заинька.
На выпускном в школе никто не пригласил на танец? – гады они все и сволочи бестолковые, а ты моя принцесса-красавица-умница.
В больнице лежишь после аварии в аэропорту? – по церквям, по знахарям мир обойду, вымолю, утки вымою, слёзы выплакаю…
Но когда мне хорошо, мама словно не рада. В школе на концерте спела – не зазнавайся. С отцом в рейс съездила, вернулась счастливая – ну и чему радуешься? Чумазая хуже пацанки.
Книги писать стала – опять не слава богу!
Как она ещё Макса приняла – удивительно просто. Сразу почему-то им прониклась. "Сынок", и всё тут.
В дверь палаты кто-то постучал и оборвал ход моих мыслей.
— Привет, иц ми, – Макс заглянул с глупой виноватой улыбкой.
— Заходи, заходи, дорогой, – мама, секунду назад строгая, вдруг расцвела как от вселенского счастья, – Юлечка тебя заждалась!
Да?
Я прислушалась к своим ощущениям: ничего похожего на "заждалась" не нашла.
Макс зашёл с цветами. С букетом "бабушкино счастье". Я увидела их и меня вдруг накрыла такая тяжёлая тоска… Спазм сжал горло.
Почему он покупает каждый раз эти икебанообрзные символы безвкусицы? Первые пару раз, – на заре наших отношений, – я вежливо благодарила, но потом – потом я все уши ему прожужжала, что обожаю герберы. У меня зонт с герберами. У меня брошь-гербера. Это круглогодичные недорогие цветы. Почему он сейчас опять пришёл с веником, который я терпеть не могу? Неужели Макс настолько игнорирует, всё, что я чувствую и говорю?
Я и так ранюсь о всякую ерунду, а сейчас, в больнице, вообще стала как оголённый нерв. Да, да, конечно, дело, в этом. Не в Максе и цветах.
Мама метнулась встречать Макса. Не удивилась бы, если волшебным образом у неё в руках оказался свежеиспечённый каравай – уж так она была рада дорогому гостю. Впрочем, она всегда его так встречает.
—Боже, какие цветы, – замурлыкала мама, забирая букет и взглядом выискивая, куда его пристроить в палате. В утку, куда ещё, мам. В самую уткину печень воткни, а то что всё в мою да в мою…
— Юль, ну что, ты как? Палата классная, Макс осмотрелся, – телек, свой туалет, гостевой диванчик. Круто. Николай Петрович оплатил?
— Да, он самый. Думает, что деньгами от совести откупится, – у мамы талант всё видеть в удобном для её точки зрения свете.
— Ну и отлично. Деньги лишними не бывают. Глядишь и квартиру купит.
— Ага, как же, купит он! – мама махнула рукой с таким возмущением, словно секунду назад не рассуждала про "откупается от совести".
Я смотрела на неё, на Макса. Я и так нечасто и не слишком энергично с ними спорила, а сейчас, потеряв возможность говорить, я словно лучше увидела и услышала многие моменты.
— Так, деточки, вы поворкуйте, а я схожу, поищу вазу, – мама выпорхнула из палаты.
— Ну, ладно, Юль. Я рад, что ты в комфорте, всё хорошо. Поправляйся, давай. Я часто не смогу заходить, сама понимаешь: биржу надолго оставлять нельзя без внимания, – Макс неуклюже пожал плечами.